Он постучал пальцами по пачке нот, лежащей на столе.
– А куда он прячется? – спросила Ариадна. – Я помню гримерку – там нет места, где бы Марта, кем бы она ни была, могла затаиться.
– Да и Жестянка сразу бы ее нашла, – напомнил майор. – Нет такого места, где от нее можно скрыться.
– Места нет, – кивнул Суонк. – Но есть форма. Гиленгач – существо с идеальной способностью к мимикрии. Он может прикинуться чем угодно, особенно в момент, когда чувствует угрозу. Поскольку он лишь отражает желания, мы видим то, что хотим видеть, а не то, что есть на самом деле. Только так его и можно вычислить.
– Как-то это сложно, – поморщилась Ариадна. – У меня от этих рассуждений и догадок голова идет кругом…
– Привыкай, – сказал профессор. – Кстати…
Он вытащил сложные электронные часы с множеством циферблатов.
– Не пора ли нам навестить нашего гениального друга?
Из личного дневника майора Бенджамина Хоппа:
«Не понимаю я современную музыку. Куда подевались простые, красивые песни?»
Из-за двери мастерской Джаскониуса доносился грохот и лязг, будто карлик изо всех сил бил молотком по железному тазу. В самой лавке щеглы и канарейки в панике скакали в клетках и, видимо, громко щебетали, но расслышать их не было никакой возможности.
– Что-то мой компаньон разошелся! – крикнул профессор Суонк.
Ариадна развела руками. Джаскониус был увлекающейся натурой, и такие вещи, как шум, и то, что этот шум может кому-то мешать, его никогда не смущали. Впрочем, не исключено, что на самом деле карлик вел сейчас неравную битву с ожившей статуей Ганеши, возражавшей против распиливания на части.
На мгновение грохот стих, но на смену ему пришли не менее жуткие звуки – какофония инструментов, словно полдюжины музыкантов решили устроить концерт, но не смогли договориться, что они будут исполнять. У Ариадны аж зубы свело, перепуганные мурашки забегали по спине и рукам.
– Ох, – застонал майор, хватаясь за голову. – Ты уверен, что нам стоит туда идти?
Вместо ответа Суонк шире распахнул дверь и зашагал по пыльному коридору. Ничего не оставалось, как стиснуть зубы и пойти следом.
Карлик жил и работал в подвале с голыми стенами и крошечными окнами под самым потолком. Ариадна всегда подозревала, что среди предков Джаскониуса затесалась парочка гномов – иначе откуда такое стремление жить под землей? Больше всего мастерская походила на монашескую келью, вырубленную в скале. Из всей мебели здесь имелась лишь низенькая кушетка да покосившийся табурет; на стенах не было даже намека на обои. А что больше всего смущало Ариадну – она никак не могла найти место, где Джаскониус хранил инструменты и детали, из которых он собирал свои изобретения. Они просто появлялись в нужный момент, как по взмаху волшебной палочки, – начиная от отвертки и заканчивая новейшим компьютером или мотором гоночного болида. Очевидно, это было одним из свойств волшебной лавки – давать ему все необходимое, за редкими исключениями, вроде статуи индуистского бога.
Когда они вошли в мастерскую, Джаскониус сидел по-турецки перед «искусственным музыкантом» и что-то печатал на массивной печатной машинке с неподвижной кареткой. Лысина карлика блестела бисеринками пота.
От машинки отходил пучок струн, и все они дрожали, стоило только карлику нажать на клавишу. Посредством сложной системы блоков и противовесов струны соединялись с «искусственным музыкантом».
Ганеша восседал на небольшом помосте. Он еще сохранял сходство со зловещим богом затерянного города, но теперь на слоновьей морде странным образом появилось виноватое и смущенное выражение. Бронзовые руки были распилены в нескольких местах и скреплены гибкими шарнирами и резиновыми трубками. Мощный насос непрерывно качал по толстым шлангам воздух внутрь статуи.
В руках Ганеша держал гармошку, гитару, бубен, трещотку и тромбон – те инструменты, которые удалось найти в лавке. И на всех он пытался играть – бренчал по струнам, раздувал меха гармошки, размахивал трещоткой и тряс бубном. Тромбон, связанный отдельными трубками с насосом, ревел, как гиппопотам, наступивший на доску с гвоздями.