— Форт погиб, — сообщил он. — Копты взяли его и вырезали всех легионеров. А шахту на поверхность они взорвали как раз после того, как я добрался до Под-Сахары. Мне только-только удалось уйти… пещера так и кишит ими.
Тут вернулся Джеклин, держа плоскую коробочку со встроенными в нее линзами. Он коснулся кнопки и повернул линзу, сфокусировав ее на бедре Бреди.
— Спасибо… чуть полегчало… Вы знаете, что копты похитили Руджеро?
— Да, — кивнул Дескье. — Я подстерег одного копта и заставил выдать мне немного сведений. — Он взглянул на свои руки, достал ножичек и принялся чистить ногти. — Что именно это означает, я не знаю. Возможно, джихад — священную войну. Хотя такого ещё не бывало…
Капитан поднял руку.
— Достаточно, Джеклин. Займись команданом.
Но Дескье нетерпеливо покачал головой.
— Некогда. — И отвел Бреди в сторону, в то время как Джеклин повернулся к остальным. Двое офицеров отошли на несколько шагов и понизили голоса.
Тони пристально посмотрел на коробочку с линзой, когда Джеклин применил ее для обработки руки Джимми.
— Что это за хреновина?
— Приборчик коптов. Как он действует, никто не знает. Они сами не в курсе. Он перешел к ним от предков… это луч, усиливающий активность клеток. Наращивает клеточную ткань. Предотвращает инфекцию… ну как?
— Шикарно, — оценил Джимми, коснувшись руки. — Но еще немного побаливает.
— Это ненадолго…
— Вы, трое новобранцев, — обратился к ним Дескье. — Слушайте меня. Мы спускаемся ниже. В Алу. Джеклин, ты отправишься за подмогой.
Тело легионера с лицом, похожим на череп, конвульсивно дернулось. Он уставился на командана во все глаза.
— За… подмогой?
— Правильно, — кивнул Дескье. — Ты знаешь эти пещеры. Есть и другие выходы на поверхность. Приведи подмогу. А мы спрячемся и дождемся тебя. Копты не будут ожидать от нас, что мы отправимся прямо в их штаб, и поэтому мы именно так и поступим.
— Но… — Джеклин провел языком по пересохшим губам. — Мне придется выйти на поверхность?
В его голосе проскользнула странная нотка ужаса.
— Не спорь. Шагай! В одиночку у тебя будет больше шансов добраться, чем со спутниками, поэтому… алле![7]
Джеклин отодвинулся на шаг, остановился, и повернул обратно. И произнес деревянным языком:
— Я не могу отправиться на поверхность, командир.
— Это почему же? — очень мягко осведомился Дескье.
— Солнечный свет убьет меня.
Наступило не долгое молчание.
— Почему?
— Я обгорел в космосе. Вот потому-то я и вступил в Легион. Это, знаете, своего рода аллергия. Я настолько сильно обгорел в космосе под прямыми солнечными лучами, что даже профильтрованный сквозь атмосферу солнечный свет убьет меня за несколько часов.
Тони ощутил в желудке дурноту. Так вот почему Джеклин пятьдесят лет оставался в Под-Сахаре. В тюрьме с ее насмешкой в виде свободы…
— Пусть отправляется один из других, сэр!
— Я отправлюсь, — вызвался было Джимми… Но Дескье рыкнул на него:
— Молчать! Ты знаешь эти пещеры, Джеклин…
— Их знает и капитан!
— У него сильный ожог. Тот тепловой луч задел ему кость. Долгого пути он не выдержит. Вот! — Дескье наклонился над мертвыми коптами и принялся быстро стаскивать с них одежду.
— Если солнечный свет тебя убивает, не вылезай из этого наряда.
— А в пустыне?
— Бинты, дурак… бинты! Если понадобится, то, когда доберешься до поверхности, передвигайся по ночам.
Джеклин принялся молча облачаться в одежду копта. И повторил без всякого выражения:
— Это убьет меня.
Дескье бросил ему охапку одежды коптов и усмехнулся.
— Ты проживешь достаточно долго для вызова подмоги. Если копты вырвутся из Под-Сахары, то облава на них будет похожа на ловлю тысячи блох. И кроме того, мне неизвестно, что именно за всем этим стоит… но уж точно тебе говорю — не пустяк. Если…
Он прыгнул как пантера. Его обутая стопа с тошнотворным хрустом врезалась в мясо и кость. Пораженный этим внезапным движением, Тони увидел, что Дескье прыгнул прямо на коптского жреца, из руки которого выпал лучевой проектор. Забрызганное кровью лицо жреца скривилось от боли, и повернулось вверх, когда он вскрикнул.
— Не сдох еще, да? — прошептал Дескье, искаженным от ярости голосом. — Ну ничего — скоро сдохнешь.
И убрал ногу. Но поднятая рука жреца почему-то остановила его. Копт наполовину выпрямился. Его тонкий голос стал пронзительным: