Примерно в это же время на Кассиде, в гостиной отеля «Генлис» происходил разговор.
— Расскажи нам, что ты подумала, когда впервые увидела его, — настаивала Берта, горничная на нечетных уровнях отеля. — Давай же!
Мари, главная горничная, выбирая кусок мангостинского торта с пищевого конвейера, сказала:
— Ну. Я проверяла номера на том уровне, чтоб удостовериться, что робот-помощник убрал все надлежащим образом. И когда я увидела на полу большое коричневое пятно, моей первой мыслью было, что один из них что-то пролил. Роботы ведь все такие дураки.
Затем оно двинулось, и я увидела, что это вовсе не пятно, а большая коричневая штука, обнюхивающая все вокруг, словно охотящаяся собака. Потом оно встало. Вот тогда-то я и закричала.
— Да, но как оно выглядело? Давай, Мари! Ты никогда не хочешь рассказывать эту часть.
— Оно было большим, высоким, долговязым существом, — неохотно ответила Мари. — С грубой коричневой кожей, как у картошки. У него были две маленькие розовые кротовьи руки. И у него было ужасно, ужасно доброе лицо.
— Если у него было такое доброе лицо, то я не понимаю, почему ты так напугалась, — сказала Берта. Она всегда говорила это в данном месте рассказа.
Мари откусила от своего мангостинского торта. Она медленно ела, обдумывая вопрос. Дело было вовсе не в том, что эмоции, испытанные ею при виде лица, потускнели в ее памяти. Трудность заключалась в том, как воплотить увиденное в словах.
— Ну, — сказала она, — Может, оно и не было в самом деле добрым. Или, погоди-ка, Берта, я, кажется, поняла — это было доброе лицо, но не для людей. Для человеческих существ это было совсем не доброе лицо.
— Угадай, в каком номере это произошло, — повернулась Берта к Розе, горничной с четных уровней.
— Мне незачем угадывать, я знаю, — протянула Роза. — В тысяча сто восемьдесят пятом, в том, где останавливался землянин. Человек, не оставивший никаких чаевых и так наоравший на тебя за прикосновение сама знаешь к чему.
Берта кивнула.
— Если бы я только ЗНАЛА, — произнесла она с легким содроганием. — Если б я только догадывалась! Я имею в виду, что я скорее прикоснулась бы к змее! Все равно, Мари, скажи Розе, что это, по-твоему, было за коричневое существо.
— Как говорит Роза, мне незачем угадывать, я знаю, — ответила Мари. Она оттолкнула от себя пустую десертную тарелку. — Когда человек срубает одно из наших деревьев Бутандра, то существо в номере может быть только Садовником.
Садовник покинул почву Кассида с минимальным шумом.
Полный грома ракет, формально пышный космопорт не для него. Он легко оттолкнулся своими ногами, и почва отступила. Был почти не воспринимаемый, реактивный огонь. Садовник летел все быстрее и быстрее. Он покинул сперва атмосферу Кассида, затем, намного позже, гравитационное поле планеты. И он все мчался дальше, в усеянную звездами тьму.
На четвертый день в космосе Гоббс достал палку из Бутандры. Ее тяжелая белая, с плотной структурой древесина понравилась ему. Из нее, как он и сказал Рейнольду, выйдет неплохая трость. Гоббс вынул из кармана нож и начал осторожно состругивать грубую белую кожу.
Кора сошла столь же аккуратно, как шкурка с кролика. Гоббс поджал губы, изобразив то, что в его понятии было улыбкой. Он изучил контуры дерева, а затем принялся вырезать набалдашник.
Дерево было твердым. Работа шла медленно. Гоббс был почти готов отложить ее в сторону и спуститься в корабельный бар выпить по последней, когда раздался легкий стук по раме внешнего иллюминатора его каюты.
Когда корабль находится в глубоком космосе, чувство изоляции становится почти осязаемым. Оно просачивается во все поры всех пассажиров. Корабль плывет на манер призрака сквозь извечную пустоту, в которой нет ничего — ничего не может быть, — кроме крошечного мирка, охватываемого резным бериллиевым корпусом. А теперь что-то СНАРУЖИ корабля стучалось в иллюминатор Гоббса.
Какой-то миг Гоббс сидел парализованный, столь близкий к камню, насколько может быть близок человек, не переставая дышать. Затем он выронил бутандровую палку и повернулся к иллюминатору. Там, конечно, ничего не было — ничего, кроме черноты.
Гоббс закусил губу. Слегка нетвердыми пальцами он подобрал с пола палку и запер ее в свой чемоданчик. Затем он затянул потуже ремень вокруг своего брюшка, застегнул пиджак и спустился в бар.
Там он нашел старпома. Макферсон пил сок помело и ел бутерброд с языком богулы. Пухленький, добродушный человек, он всегда любил что-нибудь поесть, прежде чем отправиться на боковую. После того, как ему принесли его собственный стакан, Гоббс завязал разговор со старпомом. До него дошло возможное объяснение услышанного им шума: