Последнего замечания мадемуазель де Баржак будто не услышала.
– Но если это правда, если это действительно так… – забормотала она задумчиво, и голос ее дрожал от сдерживаемых чувств. – Но тогда он мог быть уже здесь… Отчего же он еще не явился в замок?
Она не успела договорить, как в гостиную вбежал слуга.
– Мосье Леонс только что приехал и просит позволения видеть вас, – доложил он своей молодой госпоже.
Если бы действием сверхъестественной силы замок вдруг подняло в воздух, три человека, находившиеся в гостиной, не могли бы испытать большего изумления. Никто не мог решиться ответить слуге. Наконец Кристина пробормотала с невыразимым волнением:
– Господи, неужели Ты меня пожалел?
– Я вас умоляю подумать…
– Кристина, милое дитя, подумайте, что вы еще можете ошибаться!
Мадемуазель де Баржак точно очнулась от этих слов кавалера де Моньяка и сестры Маглоар.
– Да, да, вы правы! Будьте со мной; я приму его как подобает владетельнице замка.
– Франсуа, – обратилась она к слуге, – просите мосье Леонса войти.
Спустя несколько минут в прихожей послышались шаги. Леонс вошел с какой-то извиняющейся неловкостью. Он был одет чрезвычайно просто, а вид имел растерянный и смущенный. Когда он увидел Кристину, щеки его покрылись легким румянцем. Он пристально смотрел ей в лицо и, возможно, даже не сразу заметил перемену в облике девушки – ее нарядное платье и дорогую прическу. Зато он увидел в ее глазах ту пустоту, которой не замечали люди, окружавшие ее все это долгое время. Фразы, заготовленные им заранее, куда-то испарились. Он остановился в нескольких шагах от владетельницы замка и ограничился одним глубоким поклоном.
Кристина не могла больше сохранять холодное достоинство, сдерживавшее ее душу, словно клетка. Она вскочила с места.
– Леонс!.. Вы… дорогой гость в Меркоаре.
Она растерялась, не зная, что еще сказать, и протянула ему руку. Юноша порывисто пожал ее:
– Как вы добры! Вы рады мне! Вы меня не презираете, вы не возненавидели меня!
– Ненавидеть? Презирать? Вас, мой друг? Вы не могли так думать! Леонс, мне известно ваше горе; я разделяю его. Но ваша твердость духа, ваша мудрость не могут изменить вам! Вы должны быть сильны!
Они сели рядом. Сестра Маглоар тепло приветствовала племянника приора, а кавалер, более сдержанный, лишь холодно ему поклонился. Леонс смог побороть свое волнение.
– Простите мне, – обратился он опять к Кристине, – простите этот взрыв чувств, которые вам должны быть понятны. Мог ли я надеяться на подобный прием теперь, когда я подвергся такому жестокому унижению и весь свет отвернулся от меня! Ведь вы были не очень-то ко мне расположены при последней нашей встрече…
– Разве? Поверьте, Леонс, я всего лишь была растеряна и напугана всем, что произошло тогда со мной. Но если я обидела вас, простите меня. Сейчас, когда вы нуждаетесь в дружеской поддержке, я чувствую себя обязанной оказать ее вам! Поверьте, я ваш друг… вы очень дороги мне… я…
Тут в разговор поспешили вступить кавалер де Моньяк и сестра Маглоар.
Но Леонс оставался мрачен и смущен. Кристина наблюдала за каждым его жестом, ее нетерпение возрастало. Наконец она перебила де Моньяка посреди какого-то поучительного рассуждения, спросив вдруг:
– Я знаю, мосье Леонс, что вы с некоторых пор разыскиваете следы жеводанского зверя; много ли у вас соперников в этом опасном предприятии?
– Много, графиня. Слишком большая награда обещана победителю.
– И… все ли охотники знают об этой награде?
– Это мне неизвестно. Но я думаю, что ни один благородный человек не захотел бы воспользоваться вашим опрометчивым обещанием и вынудить вас сделаться… – Леонс запнулся, – своей женой. Я полагаю, чтобы заслужить руку прекрасной и благородной Кристины де Баржак, недостаточно убить жеводанского зверя, необходимо иметь незапятнанное имя, знатный род и другие преимущества, которые имеют значение в свете. И к тому же необходимо, чтобы сама графиня… чтобы она сама отдала ему свое сердце!
Слушая эти слова, произнесенные с глубоким чувством, Кристина замерла от необыкновенной радости, охватившей все ее существо. «Да-да, Леонс победил зверя», – шептал ей внутренний голос, которому она боялась поверить и в то же время уже верила всем сердцем.
– Я не раскаиваюсь, Леонс, в том, что дала тот странный и торжественный обет, – сказала она, опустив взор, – кто бы ни исполнил условие, он вправе требовать от меня обещанного. Будь он происхождения самого скромного, самого низкого, я покорюсь своей судьбе, я… полюблю этого человека!