Гиньяр сделал такую кислую мину, что присутствующие громко расхохотались.
– Сказать по правде, господин поверенный, – с беспокойством отвечал Гиньяр, – ружье-то не совсем в порядке, и я сомневаюсь, успеют ли его починить до завтра. Притом барон Ларош-Боассо не даст первого места таким ничтожным людям, как мы. Вот увидите: барон даст заработать эти деньги которому-нибудь из наших богатых дворян.
– А почему ему самому не заработать эти деньги? – возразил поверенный с насмешливой улыбкой. – Он самый искусный охотник, самый опытный стрелок во всей провинции; зачем ему уступать другим честь и прибыль от этого дела?
Несмотря на свою гордость, он не побрезгует этими двумя тысячами пятьюстами ливрами, ручаюсь вам… Теперь уже всем известно, что его дела очень запутаны…
Хорошенькая брюнетка лет тридцати шести, кокетливо одетая, с золотым крестиком на шее и перстнями на каждом пальце, перебила поверенного:
– Ах, бросьте, мосье Блиндэ, – сказала она скороговоркой. – Можете ли вы при мне так говорить о красивом и любезном дворянине, который всегда останавливается в моей гостинице, когда едет в Лангонь? Если барон Ларош-Боассо имеет долги, что же в том дурного? Такие знатные дворяне, как он, разве не вынуждены иметь долги, чтобы поддерживать соответствующий своему званию образ жизни?.. Но, может быть, я смогу отгадать причину вашего злоязычия? Несмотря на ваше желание, он не захотел взять вас в свои поверенные и доверил свои интересы старику Легри, верно? С другой стороны, с тех пор как вы стали поверенным городского монастыря, вы возомнили себя почти что принадлежащим к католическому духовенству, а эти Ларош-Боассо слывут скрытыми протестантами… Я не знаю, правда ли это, но могу утверждать, что никогда барон не ел у меня скоромного в пятницу; на завтрак он обыкновенно довольствуется яичницей с форелью и бутылкой моего сенперейского вина. Это человек учтивый и веселого характера. У него всегда найдется любезное словцо для хозяйки…
– И он всегда готов заплатить за свой завтрак поцелуем; неправда ли, мадам Ришар? – лукаво закончил поверенный.
Хорошенькая трактирщица покраснела до ушей.
– Злой у вас язык, мосье Блиндэ, – возразила она со смущенной улыбкой. – Ради бога, не говорите так громко, потому что неизвестно, кто может вас услышать. Сказать по правде, барон Ларош-Боассо должен проехать сегодня через Лангонь по дороге в замок Меркоар. Наверное, он остановится у меня, чтобы перекусить и дать отдохнуть лошадям… Ваша клевета может повредить ему. Вы знаете, – прибавила она, понизив голос, – что поговаривают о его женитьбе на мадемуазель де Баржак, богатой и прелестной владетельнице Меркоара.
– Поговаривают, но я этому не верю; напротив…
Тут собеседники заговорили так тихо, что их невозможно стало расслышать. Зато спор в другой группе, находившейся в том же зале, становился все шумнее и оживленнее.
– Что же это: волк или нет? – спросил городской бочарь с видом недоумения. – Ведь это должно быть известно правительству, а в прокламации об этом ничего не говорится. Там упомянут только какой-то жеводанский зверь… Черт побери! Это обозначение кажется мне каким-то неясным, в здешней стороне зверей немало!
– Замечание Гривэ не лишено смысла, – сказал писарь сельского нотариуса. – Правительству следовало бы четче определить, какого рода это животное… А в этом-то и затруднение! Я два раза был писарем в следствиях по этому делу и сам не могу сказать: человек или зверь виновник этих ужасов.
– Как это? Объяснитесь, мосье Флоризель! – закричали со всех сторон.
Писарь, по-видимому, очень гордился произведенным им впечатлением и обвел своих слушателей самоуверенным взором.
– Послушайте, – продолжал он, – первый раз это случилось с Гильомом Патюро, которому было шестнадцать лет. Он возвращался с мендской ярмарки, с десятью экю в кармане, когда вечером, где-то в десять часов, в то время, как он проходил по Вилларсскому лесу, на него напал зверь. На другое утро несчастного Гильома нашли на дне оврага полурастерзанным.
Суд, распоряжавшийся следствием, показал, что на теле были следы когтей и зубов; но когти были длиннее, а зубы, напротив, короче, чем у какого бы то ни было животного из наших лесов. Притом, хотя одежда мальчика была почти цела, деньги, бывшие при нем, пропали… а так как никакое животное не может съесть монеты в три и шесть ливров, я говорю, что это довольно необыкновенное обстоятельство.