— Это какой же подвиг? Я что-то не слышал, — удивился Василевский. — Или ты решил надо мной подшутить, Николай Герасимович?
— Ничуть, Александр Михайлович, — улыбнулся адмирал. — Близ Порт-Артура «Сердитый» поставил минную банку, на ней подорвался и затонул японский крейсер «Такосадо». Когда все наши корабли погибли, Колчак в крепости Порт-Артур командовал батареей морских орудий. В бою был ранен и попал в госпиталь. Лечился он в Нагасаки, оттуда вместе с другими военнопленными вернулся через Америку в Россию.
— Ты считаешь адмирала Колчака человеком талантливым? — спросил Василевский.
— Безусловно! — сразу ответил Кузнецов. — Голова у него работала хорошо. Посуди сам. В девятнадцать лет он окончил морской корпус и получил премию адмирала Рикорда. Когда о его боевых делах на Балтике узнал государь, он принял его в Петербурге и назначил командующим Черноморским флотом, присвоив звание вице-адмирала! Каково, а? Не продвижение по службе, а взлёт!
— Да, но нашу революцию Колчак не принял и в Гражданскую войну в Сибири без суда и следствия расстрелял сотни русских людей.
— В этом трагедия Колчака, — грустно молвил Кузнецов. — Но России-матушке он служил верой и правдой, и этого оспаривать никто не станет.
Помолчали. Потом Василевский вдруг сказал, что он решил представить адмирала Юмашева к званию Героя Советского Союза. Тихоокеанский флот успешно содействовал войскам 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов в разгроме войск Квантунской армии, в освобождении Северной Кореи, Южного Сахалина, Курильских островов.
— Я им доволен. Какое твоё мнение, Николай Герасимович?
— Не возражаю. Адмирал Юмашев хорошо себя проявил, и в мужестве ему не откажешь. Но согласится ли товарищ Сталин? Может, к вашему документу я приложу и своё ходатайство?
— Дельное предложение, Николай Герасимович. Полагаю, что кашу маслом не испортишь!..
Василевский вернулся в Хабаровск уставший. И тут ему позвонил начальник Генштаба генерал армии Антонов.
— Товарищ маршал, вам прибыть в Москву не позднее двадцать девятого сентября! — почти выкрикнул в трубку Антонов. — Руководство войсками товарищ Сталин распорядился передать маршалу Малиновскому. Так что до встречи в Москве, Александр Михайлович!
«Надо вызвать сюда Родиона Яковлевича и ввести его в курс дела», — решил Василевский.
Но в полдень Малиновский сам прибыл в штаб.
— На ловца и зверь бежит! — обрадовался Василевский.
— Это, значит, вы, Александр Михайлович, ловец, а я — зверь? — усмехнулся маршал.
— Дела приказано передать тебе, Родион Яковлевич, вот оно что! — выпалил на одном дыхании главком. — Меня отзывают в Москву. Поздравляю тебя с повышением!
— Спасибо, Александр Михайлович, спасибо, дорогой! — Малиновский был взволнован, хотя в выдержке отказать ему было нельзя. — Я хотел попросить у вас помощи. Во второй половине октября, как предупредил меня начальник Генштаба, мы начнём выводить наши главные силы из Маньчжурии. Опыта в этом деле у меня нет, как бы не зашился. С чего бы начать?
— Ну что ж, давай всё обсудим!..
Василевский прилетел в Москву утром и через полчаса был уже в кабинете вождя. Здесь находились члены Политбюро Молотов, Маленков, Каганович, Микоян и Берия.
— Ну вот и наш герой! — добродушно произнёс Сталин и пожал маршалу руку. — Хочу поздравить вас с успешно проведённой операцией. Надеюсь, вы довольны? В вашем подчинении находились три фронта плюс Тихоокеанский флот и Амурская военная флотилия! Тут и голова может пойти кругом. Анастас Иванович Микоян, вернувшись из поездки на Дальний Восток, пел здесь дифирамбы, говорит, Квантунскую армию Василевский разбил в пух и прах! Как вам, трудно было?
— Очень даже трудно. — Василевский надломил брови. — Сказался сложный театр боевых действий. Горы, леса, болота, бездорожье, сильные дожди. Оружие и боеприпасы бойцам приходилось тащить на себе. Но чего не сделаешь ради победы?!
— Вы допрашивали начальника штаба Квантунской армии генерала Хату. Какое впечатление он произвёл на вас?
— Хата был надломленным, его потрясло поражение Квантунской армии, которую японцы считали непобедимой, — ответил маршал. — Но в первые дни боев японцы сражались как фанатики. Нередко обвязывали себя взрывчаткой или гранатами и бросались под наши танки. Бойцы назвали их «живыми минами». Такой миной был взорван и танк, в котором находился журналист Кальвин. Его тяжело ранило, пришлось срочно оперировать.