— Я сам поеду в Севастополь на ракетную стрельбу!..
Крейсер «Красный Кавказ» был потоплен одной ракетой. Адмирал Пархоменко занимался подготовкой крейсера, и дело это оказалось нелёгким. На корабле Пархоменко оставил минимум моряков, на ходу пришлось снимать их, и когда «Красный Кавказ», объятый пламенем и дымом, тонул, на нём не было ни одной души.
После этого в Москве собрали Государственную комиссию, вёл заседание министр МГБ Берия. Адмирал Пархоменко доложил, как проходили испытания на Черноморском флоте, сказал, что ракета «Стрела» хороша и её надо принимать на вооружение флота.
— А на другие флоты можно рекомендовать эту ракету? — спросил Берия.
— Этот вопрос надо решать главкому ВМФ адмиралу Кузнецову, — ответил Пархоменко. — Я уполномочен отвечать лишь за Черноморский флот.
(«Позже меня принял военный министр Маршал Советского Союза Василевский, — говорил автору этого романа адмирал Пархоменко. — Он заинтересованно беседовал со мной, ему хотелось знать о новой ракете всё — и как она шла на крейсер, и как «искала» цель, куда ударила по кораблю, какой силы был взрыв, даже попросил нарисовать схему полёта ракеты. В нём я сразу почувствовал опыт генштабиста! Потом маршал поблагодарил меня за работу, проделанную во время испытаний, сказал, что приедет в Севастополь, где в сорок четвёртом его ранило осколком мины. В шутку он спросил, дам ли ему шлюпку, чтобы прокатиться по бухте. Я ответил, что в его распоряжении будет находиться катер командующего флотом». — А.3.).
После заседания Василевский пригласил к себе Кузнецова. Тот сел в кресло, а Василевский стал набивать трубку.
— Что тебя волнует, Николай Герасимович? — осведомился маршал.
— О Юмашеве вспомнил, — вздохнул Кузнецов. — Приболел он, завтра хочу его проведать. Может, помощь ему нужна. Жизнь-то его прошла на море и кораблях...
— Вот это мне и нравится в тебе — своих соратников ты не забываешь, — улыбнулся Александр Михайлович. Он устало разогнулся и встал, попыхивая трубкой. — Мне утром надо убыть на полигон, где будут испытывать новую ракету. Эта «сигара» похлеще той, что потопила крейсер «Красный Кавказ». — Он выглянул в окно. — Похоже, что вот-вот брызнет дождь. Хочу дать тебе совет, Николай Герасимович. Сталин не щедр на добрые слова — что поделаешь, такая у него натура. Но тебя он ценит, надеется, что военный флот ты весомо укрепишь. Так что не ему, а тебе решать свою судьбу.
— У меня есть море и корабли, так было, так и будет! — Кузнецов встал, одёрнул китель. — Вы поддержали меня в самую тяжкую пору моей жизни, я этого не забуду.
— Вот за это давай с тобой опрокинем по рюмашке! — предложил Василевский. Он вызвал своего адъютанта: — Принеси нам чайку и бутербродов. Что-то мы с адмиралом проголодались.
Пока адъютант накрывал на стол, Александр Михайлович достал бутылку коньяка:
— Вчера я был у Микояна, и он угостил меня этой горючкой...
Кузнецов малыми глотками попивал чай.
— Ты снова о чём-то задумался? — спросил Василевский.
— У нас на флоте живёт хорошая традиция, и берёт она своё начало ещё со времён Петра Первого, — заговорил Николай Герасимович. — Этот обычай давать кораблям имена выдающихся людей. Представьте себе, Александр Михайлович, что крейсер бороздит океан, а на его борту золотом сияют слова: «Маршал Василевский». Любой — наш брат или иностранец — прочтёт это имя, и ему захочется узнать, а кто такой маршал Василевский, чем он прославил себя и своё Отечество.
— Ты куда клонишь, Николай Герасимович? — Искорки блеснули в глазах маршала, они словно осветились изнутри. — Я же не моряк, я сухопутчик, и кто даст моё имя крейсеру?
— Вы сделали для флота немало, и это оценят те, кто придёт нам на смену. Я уверен, что ваше имя будет сиять на борту корабля.
(Благодарные моряки чтят память полководца: ныне на Северном флоте несёт боевую службу большой противолодочный корабль «Маршал Василевский». — А. 3.)
— В годы войны, — продолжал Кузнецов, — в боевых действиях участвовало семь крейсеров, среди них «Киров» и «Максим Горький» на Балтике, «Ворошилов» и «Молотов» на Черноморском флоте, и почти все награждены орденом Красного Знамени... Нет, имя на борту корабля не просто символ. Когда в октябре сорок второго в районе Туапсе был тяжело ранен мой заместитель адмирал Исаков, он прислал телеграмму Сталину и наркому ВМФ с просьбой в случае смерти назвать корабль его именем. Сталина очень взволновала просьба Исакова, и он приказал мне срочно дать адмиралу ответ и объяснил, какое должно быть его содержание. Мы писали Исакову, чтобы он крепился, не терял мужества, но была и такая фраза: «В случае трагического исхода лучший эсминец Черноморского флота будет назван «Адмирал Исаков». К счастью, Иван Степанович остался жив, хотя ему и ампутировали ногу.