Напрасно командарм 2-го ранга Дыбенко ждал ответа от вождя. Спустя несколько дней его арестовали, «судили», а затем расстреляли.
Когда об этом стало известно Василевскому, он места себе не находил. Сердце ему подсказывало, что Дыбенко не виновен, что его оклеветали. Так оно и было, но узнал об этом Александр Михайлович уже после войны.
Глава третья
— Разрешите? — Полковник Кальвин, плечом толкнув дверь, вошёл в кабинет.
— Заходи, Оскар Петрович! — Главный редактор кивнул ему на стул. — Садись, пожалуйста. К твоему очерку о Ворошилове я кое-что подобрал. — Он взял со стола две фотокарточки. — Вот эта — главная, я бы сказал, ударная. Ленин и Ворошилов среди делегатов Десятого съезда РКП(б), тысяча девятьсот двадцать первый год. Делегаты — участники ликвидации Кронштадтского мятежа. Второе фото — Ворошилов и Сталин к Кремле. Ворошилов в летней форме наркома обороны, на Сталине летний френч, военного покроя фуражка. Два рыцаря революции!
— Снимки что надо, — согласился Кальвин. Загадочно улыбнувшись, он достал из папки очерк и вручил его главному редактору.
— Уже написал? — удивился тот. — Вот это оперативность! Сколько страниц, пятнадцать? Дадим на три колонки. Дома прочту, а утром скажу своё мнение.
На том и расстались.
Утром Кальвин прибыл в редакцию и терпеливо ожидал вызова главного редактора, но тот дал знать о себе лишь в обед.
— Извини, но меня задержал начальник Главпура Мехлис, — сказал главный, когда Кальвин вошёл к нему. — Теперь о деле... Очерк я прочёл на одном дыхании. Давно ты не радовал меня такими материалами. Но тут есть одна деталь, — замялся Павел Ильич. — Ворошилов — член Политбюро, и надо согласовать материал с вождём. Но к товарищу Сталину мне, пожалуй, не пробиться, а вот с Мехлисом я переговорю. Полагаю, что у Льва Захаровича замечаний не будет. Он ведь распорядился написать о Климе. Так что потерпи ещё день-два.
Вернувшись в кабинет, Кальвин с лёгким сердцем позвонил Василевскому. Тот был на месте.
— Ты разве не уехал в Киев к Жукову? — спросил его Оскар. И, не дождавшись ответа, добавил: — Мой очерк одобрен!
— Поздравляю, Оскар! Выходит, я чем-то помог тебе?
— Ещё как! Чего стоит моя встреча с маршалом Будённым! Я исписал весь блокнот... Да, а как же Киев? Жуков не обидится?
Василевский сказал, что Жуков скоро приедет сюда.
— Я со дня на день жду его. А ты, Оскар, что-то задержался в Севастополе?
— Выходил в море на крейсере «Красный Кавказ». Командоры с первого залпа поразили деревянный щит. Буду писать о крейсере репортаж, у меня уже есть заголовок — «Сполохи над морем». Попутно был в кадрах насчёт сына. Как только Пётр закончит училище, они готовы взять его на Черноморский флот. Чёрное море не Баренцево море, где лютый холод.
— Пётр говорил, что поедет служить на Северный флот, на тот корабль, которым командует твой брат Азар.
— Мне не хочется, чтобы он там служил, — заявил Кальвин. — Там долго стоит полярная ночь, вьюжная и морозная, потом наступает полярный день. Зря Азар туда укатил.
— Он живёт морем, по уши влюблён в него, как в свою Настю! — горячо сказал Василевский. — А вот у моего Юры тяга к авиации, и я не буду ему мешать, если он захочет стать лётчиком... Что будешь делать в выходной? Может, махнём в лес за грибами?
— Не могу, Саша, надо завершить дело с очерком...
Не знал Кальвин, что над его очерком сгущаются тучи. Главный редактор дал его прочесть Мехлису.
— Надеюсь, автор не забыл отметить, что вырос-то Климент Ефремович не без поддержки товарища Сталина?
— Автор хорошо это показал, — подтвердил Павел Ильич.
Прошло три дня, но Мехлис молчал. И вдруг в субботу, когда главный редактор подписывал в печать очередной номер газеты, ему по «кремлёвке» позвонил Сталин.
— Очерк о товарище Ворошилове не печатать! — жёстко изрёк вождь. — У нас есть к нему серьёзные претензии. Вы поняли, товарищ главред?