— Рад вас видеть, товарищ маршал, в своём хозяйстве!
— И я рад, — добавил подошедший к ним начальник штаба фронта генерал Бирюзов. (В 1955 году Сергей Семёнович Бирюзов станет Маршалом Советского Союза, Василевский поздравит его от души, и, когда речь зайдёт о минувшей войне, где оба сражались рука об руку, Бирюзов скажет: «Вы, Александр Михайлович, учили меня воевать, такое не забудется, и я у вас в неоплатном долгу!..» — А.3.) А сейчас, когда они вошли в помещение штаба, Бирюзов разложил на столе карты, и генерал Толбухин стал объяснять представителю Ставки свой замысел по разгрому врага:
— Если честно, товарищ маршал, меня волнует одно: удастся ли нам с ходу прорвать так называемый «миусский фронт обороны» немцев? При разработке операции я долго ломал голову, как нам лучше поступить, и решил ударить по немцам на самом узком участке фронта. Сделает это 5-я ударная армия генерала Цветаева и 2-я гвардейская армия генерала Захарова...
— За счёт высокой плотности огня? — прервал командующего Василевский.
— Да, товарищ маршал! — воскликнул Толбухин, и на его полном лице появилась улыбка. — Иначе прорыв осуществить трудно.
— Если мы это сделаем, а я уверен в успехе, тогда эти две армии будут наступать на Волноваху и Пологи, — пояснил генерал Бирюзов. — А 51-я армия генерала Крейзера прорвёт фронт севернее на смежном участке...
Замысел командующего фронтом Василевский одобрил, но при обсуждении плана в деталях внёс в него существенные поправки.
— Надеюсь, Фёдор Иванович, что первый ваш блин комом не будет! — улыбнулся Василевский.
В ночь на 10 августа на КП Южного фронта Василевскому позвонил его первый заместитель по Генштабу генерал Антонов и сказал, что Верховный утвердил его предложения о действиях фронтов Малиновского и Толбухина.
— Понял тебя, Алексей Иннокентьевич! — громко ответил Василевский. — Как в Генштабе, не скучно без меня?
Слышимость почему-то стала хуже, и Александр Михайлович едва разобрал слова:
— Дел тут невпроворот, товарищ маршал, скорее возвращайтесь в Москву. Дома у вас всё хорошо, я только что звонил...
— Спасибо, дружище!
Василевский, положив трубку, взглянул на Толбухина:
— Как будто с тобой мы всё обсудили, но это на карте. Теперь съездим в 5-ю ударную армию и во 2-ю гвардейскую и проведём там рекогносцировку с участием командармов Цветаева и Захарова. Если мы этого не сделаем, у меня будет на душе неспокойно. Да и вообще я ничего не делаю на глазок.
После рекогносцировки, которая, как выразился генерал Толбухин, «хоть и прошла с большим напряжением, но ума всем прибавила», Василевский побывал на передовых позициях 2-й гвардейской армии. В стереотрубу он наблюдал за немцами. Их позиции отчётливо просматривались сквозь проволочные заграждения. Кое-где виднелись танки, врытые наполовину в землю, длинные стволы орудий призрачно чернели сквозь листву деревьев.
— «Тигры», — сказал Василевский, глядя на Толбухина. — А я полагал, что всех их мы перемололи на Курской дуге.
Вернулись в штаб фронта под вечер. Своим пребыванием на Южном фронте Василевский остался доволен. В его душе теплилась надежда, что свою первую операцию Толбухин проведёт как надо.
— У тебя, Фёдор Иванович, я поработал три дня, — сказал Александр Михайлович. — Но на моих плечах ещё фронт твоего соседа Малиновского, так что переночую у вас, утром проведу инструктаж командармов и поеду, изволь не сердиться.
Толбухин зыркнул чёрными, как сама ночь, глазами:
— Отчего мне сердиться, товарищ маршал, вы и так крепко нам помогли. Спасибо!
— Не мне спасибо, Фёдор Иванович, а Верховному, — добродушно возразил Василевский. — Это он направил меня к вам, и я выполняю его приказ.
— Выполнять можно по-разному, — философски заметил генерал. — Вы это делаете на совесть, с душой и без язвительных насмешек. А то у нас есть генералы, которые сделают самую малость, а трезвонят во все колокола.
Василевский сделал вид, что последних его слов не слышал. Он вышел во двор. Ночь прохладная, хотя ещё днём нещадно пекло солнце. В небе горели звёзды, крупные, как осколки мины. Луна сиротливо висела над КП, и было во всём этом что-то загадочное. Далеко-далеко пылало багряное зарево, слышались глухие взрывы — должно быть, немецкие самолёты бомбили передний край 5-й гвардейской армии. Изредка зелёные ракеты острыми клинками резали темноту и гасли высоко в небе. Неожиданно Александр Михайлович вспомнил сына Юру. Он всё ещё лечится от туберкулёза. «Отец, — говорил ему Юра во время последней встречи в Москве, — если я выздоровею, возьмёшь меня с собой на фронт?..» Выкурив папиросу, Василевский вошёл в домик и, раздевшись, лёг в отведённой ему комнате. Он уже засыпал, когда увидел склонившегося над ним генерала Бирюзова.