Сила, в том числе и психическая, – это ведь тоже форма энергии. Большинство людей, осознанно или нет, способны чувствовать такую энергию, когда ее скапливается достаточно много.
– Интересно, что случилось с телепатом, работавшим с камерой? – задумчиво протянула Элейн.
– Она умерла.
Элейн вскинула голову и ошеломленно посмотрела на Зака.
– Убита агентом «Джи и Джи», похитившим фотокамеру?
– Да. Она почти разоблачила его с помощью своего дьявольского приспособления.
– Потрясающе. И в каком же из музеев общества хранится это чудо?
– Ни в каком. Оно спрятано в сейфе семьи Джонс.
Элейн просияла:
– Мне стоило догадаться. Не обижайся, Зак, но любовь твоей семьи к разного рода тайнам ужасно раздражает тех, кто живет исследованиями. Эта фотокамера, если, конечно, она представляет собой хоть какую-то историческую ценность, должна стать экспонатом одного из музеев общества.
– Послушайте, я ведь уговорил деда позволить мне изучить камеру и описать полученные результаты в журнале, не так ли? Это можно считать настоящим достижением. Вы ведь знаете, как он относится к тайнам семьи и общества.
– Я скажу так: Банкрофт Джонс слишком долго служил в разведке, прежде чем занять место магистра, – с мрачным осуждением произнесла Элейн. – Будь его воля, он бы даже на списке гостей ежегодного весеннего бала поставил гриф «Совершенно секретно. Только для членов совета».
Зак еле заметно усмехнулся.
Элейн внезапно замедлила шаг и развернулась.
– Святые угодники! Только не говори мне, что он действительно пытался это сделать.
– Бабушка рассказала мне, что он упомянул об этом за завтраком несколько месяцев назад. Не волнуйтесь. Она его отговорила.
Элейн поцокала языком.
– Это к разговору о старой школе. Твои слова – лишнее подтверждение тому, что вся внутренняя организационная структура общества нуждается в серьезных реформах и модернизации.
– Все не так уж плохо. Изменения, внесенные Габриелем Джонсом в 1800 году, прекрасно служили обществу на протяжении всего двадцатого века.
– Но сейчас уже век двадцать первый. Хотя мне иногда кажется, что некоторые члены совета упорно этого не замечают.
– Угу. – Зак предпочел не спорить, ибо слышал подобные нравоучения достаточно часто и привык к ним.
– Бьюсь об заклад, что через каких-то двадцать-тридцать лет наука изучения паранормальных явлений выйдет из тени, – упрямо продолжала Элейн. – Она станет такой же привычной, как и все остальные. И когда подобное произойдет, в группе риска окажутся те, кто в той или иной мере обладает паранормальными способностями. Поэтому готовиться к этому нужно уже сейчас.
– Угу.
– В конце концов, основная задача общества – вывести науку изучения паранормальных явлений на новый уровень и заставить ученых всех рангов наконец признать ее. Ведь мы менее всего хотим столкнуться с новой волной охоты на ведьм, когда наша деятельность станет достоянием общественности.
– Сомневаюсь, что подобное возможно, – возразил Зак (да, зря он согласился выпить кофе с Элейн), исподтишка посмотрев на часы. – Сейчас те, кто обладает хоть какими-то сверхъестественными способностями, не страдают от собственной необычности. Они идут на ток-шоу.
– Участие в глупых ток-шоу и выступления на ярмарках не имеют ничего общего с наукой.
– Верно.
– Я уж не говорю о тех несчастных, что заканчивают свои дни в психиатрических клиниках или на улицах, потому что не сумели справиться со своими способностями или потому, что кто-то счел их умалишенными.
– Угу.
– Возьмем, к примеру, меня. Да, если я хоть словом обмолвлюсь своим коллегам за пределами общества о том, что могу определять возраст и подлинность артефактов при помощи собственных паранормальных способностей, меня тут же поднимут на смех и уже никогда не будут воспринимать всерьез.
– Верно. – Вот теперь пришло время вспомнить о назначенной ранее встрече.
Но Элейн разошлась не на шутку и с жаром произнесла:
– Потребуются десятилетия для того, чтобы подготовить научный мир и простых обывателей к существованию паранормального. Именно совет должен помочь обществу и его членам пережить этот переходный период.