Конечно, меня пытались воспитывать в далеком детстве. Конечно, говорили, что инициатива в этом деле всегда должна принадлежать мужчине. А уж звонить первой для девушки и вовсе неприлично. Да что мне до приличий? И какое, если задуматься, правило из тех, что внушались мне в детстве, я до сих пор не нарушила?
Гвидо, естественно, постарался подосрать. Сразу же, в вечер моего повинного возвращения, он рассказал мне воняющую сточными водами историю. Историю осуществления мечты маленького провинциального мальчишки. Гвидо рассказал, как десять лет назад подобрал голодного и неуверенного в себе парня в офисе одного заштатного рекорд-лейбла, откуда этого попрошайку настойчиво выпроваживали. И звали его тогда не Слава Змей, а Слава Порывайко. И приехал он с одной рассохшейся гитарой из какого-то села-кукуева в Пермской губернии сразу после того, как отслужил Родине в доблестном стройбате. И ничего не имел и ничего не умел. Вообще ничего. А только была у него мечта – прославиться, заработать много денег и стать звездой.
– Вот цапнул меня этот змееныш! Чем-то… Я, кстати, так в первый раз про него и подумал «вот змееныш»… Так что над сценическим псевдонимом долго не раздумывали…
Гвидо рассказал, как он поверил в мальчишку, потому что разглядел «даже не харизму, ма шер, а что-то звериное, сырое, дикое, что могло обернуться чем-то большим, чем просто харизма». Это «что-то», по словам Гвидо, «могло взорвать любое скопление людей, при условии, что вступит с ними в правильную химическую реакцию. Все на свете – химия, и в первую очередь – жизнь». Гвидо поведал мне, как муштровал мальчишку, «пигмалионил» его так, что тому служба в армии начала казаться Диснейлендом в погожий денек. Как научил его петь, двигаться, выглядеть, отвечать на вопросы. Как нашел авторов, которые смогли подобрать к личности парня верные ноты и точные слова. Как они записали первый альбом громового рока. Амбициозного, позитивного, динамичного рока, под который любая малолетка сочтет за счастье расстаться с девственностью. И автором всех песен значился Слава, теперь уже Слава Змей. Потому что в роке нельзя по-другому, не поверят. Так Слава стал звездой. Мечты мальчишки исполнились.
– И ответь мне, пожалуйста, по всем понятиям, – Гвидо наклонялся ко мне совсем близко и сжимал мою руку, – после всего, что я сделал, имеет ли он право выставлять меня идиотом? Когда я прошу его только об одном – не лезть под юбку моей новой артистке?! А? Имеет право? Ведь это я его создал! Вот этими руками и этой головой! Он – мое творение, мое! Еще раз увижу вас вместе или услышу об этом – всё! Наши отношения закончатся! А с ним, – Гвидо закатывал глаза, и я начинала верить, что его предки ведут свой род от свирепого разбойника, а может, поэта – Гвидо Кавальканти, – будет особый разговор!
По радио играли Strokes. «Is this it».
Конечно, странно было все это слышать от взрослого, женатого человека. Выходит, продюсер совсем не разбирается в женщинах? Зачем он полоскал для меня Славкино грязное белье? Чтобы унизить его в моих глазах? Как глупо! Ведь если женщина любит, какое ей дело до того, что ее возлюбленный когда-то был слабым, когда-то был неуверенным, когда-то был никем. Какое ей дело, что его лепили, будто солдатика из пластилина, что ему сочиняли песни, которые подписывали его именем? Какие пустяки! Если женщина любит, она готова простить мужчине всю его прошлую жизнь. Она сама хочет лепить этого мужчину. Она готова подставить ему свои крылья. Потому что если она любит, то крыльев у нее становится вдвое больше. Как у меня сейчас. Даже если бы Гвидо рассказал мне, как Слава сжег здание публичной библиотеки, надругался над смотрителями храма и выбросил в мусоровоз три сезона Симпсонов, я бы осталась безучастной. Влюбленность – помешательство, это доказано давно. Как я рада быть сумасшедшей. Как я рада!
Гвидо не понимает, мне невозможно разглядывать Славку со стороны. Я уже смотрю на весь мир, в том числе и на него, своего продюсера, Славкиными глазами.
Мой первый мужчина. Первый мужчина, пробудивший во мне доверие и нежность. И его бравада, и его маска отчужденности, и его маска превосходства, и его маска агрессии, и все остальные его защитные маски стали для меня открытым лицом, еще в тот момент, когда мы терлись носами на его клетчатом диване и никак не решались коснуться друг друга по-настоящему. А окончательно я поняла, что влюблена в него той ночью, в Питерском отеле, когда после корпоратива «глухих», преображенная Анкиным мастерством в неотразимую «femme fatale», я жалела его, а он курил и рассказывал мне историю своей семьи. Конечно, «литерную» легенду, ведь он так в нее верит. Нам не удалось уснуть. Он рассказывал и был таким доверчиво беззащитным в своих словах…
Наутро мы гуляли по этому блеклому, но полному имперского достоинства «Дворцу на болотах», как Славка называет Питер, и делились секретами.
– Давай так, – предложил выдумщик Лисий хвост, – я тебе рассказываю свою тайну, а ты решаешь – правду я сказал или обманул. Потом поменяемся.
– А зачем обманывать?
– Да это – не обман вовсе, скорее – попытка мифотворчества. Так жить интереснее!
– Давай попробуем. Кто начинает?
– Я. Мне есть, что поведать… Я в детстве убивал лягушек. Надувал их через соломинку и лопал!
– Фу, садист! Но я тебе верю. А я принимала роды у собаки.
– Разве они в этом нуждаются?
– Ну… им тоже приятно, когда кто-то рядом.
– Кстати, один-ноль в мою пользу. Я соврал насчет лягушек.
– Ах ты, козлина!
– Учитесь, ваше простодушное высочество. А еще я… Я в последнем классе школы, чтобы немного подзаработать, писал в одну эротическую газетку аннотации на порнофильмы!
– Ого! Извращенец! Снова врешь?
– А ты веришь?
– Верю.
– Это правда. Меня запирали на целый день в квартире с кассетным видеомагнитофоном, они тогда еще были большо-о-о-ой редкостью, я ставил фильмы и смотрел их на ускоренной перемотке. А потом придумывал строк десять, типа «…неожиданные операторские ракурсы позволяют по-новому взглянуть…», ну и прочая пурга в таком духе. Вечером меня освобождали и выдавали сто рублей. Хорошие были деньги по тем временам. Я шел к друзьям, напивался и пробовал сочинить песню…
– Дрочил?
– В смысле?
– Когда фильмы смотрел, дрочил?
– А кто бы удержался? От безысходности, для профилактики спермотоксикоза.
Прохожие постоянно оборачивались на нас. Славка, конечно, прогуливался в очках на пол-лица, но его все равно узнавали и подходили за автографом. Он терпеливо расписывался на учебниках по биологии, ежедневниках, чеках из магазинов, даже конфетных обертках. Конечно, ему льстило внимание, но я заметила, что он слегка раздражается оттого, что его отрывают от меня.