– А вы спросите его. Попробуйте… Он возражать не будет.
Ройзман устало вздыхает и срывается на истерику.
– Черт бы вас побрал с вашим шоу-бизнесом! Вот вы все у меня где! – адвокат ладонью рубит себя по горлу, – я же на недвижимости специализировался раньше… Да провалитесь!
– Вот и продолжайте, пожалуйста, специализироваться на недвижимости, – голосом доброго доктора Айболита заговаривает его Белкин дядя, – ребята, вы не могли бы нас оставить вдвоем… нам нужно еще кое-что обсудить.
Мы покидаем кабинет, как послушные школьники.
– О, Ганг! Твои воды замутились! – резюмирует Анка, едва мы переступаем порог и закрываем за собой дверь. Если б не секретарша, я, не задумываясь, впился бы ухом в замочную скважину, а так… не оборачиваясь, чинно спускаюсь по лестнице, чтобы внизу со всем своим разочарованием и желчью впиться в Анку.
– Ты, конечно же, знакома с биографией профессора физики Альтфлюса?
– «Альт» рисовала, «флюс» лечила, про Альтфлюса слышу впервые.
– Однажды он проводил опыты над грызунами, случайно уснул в лаборатории и забыл закрыть клетку. Крысы ему ухо отгрызли.
– Ух ты! Зачем так пугать впечатлительную девушку? Я еще пообедать сегодня планировала. Обидку заточил? Вот тебе две минуты, быстро спускай пар и не порть мне аппетит!
Против ее иронии у меня нет никакого оружия, поэтому надменно отворачиваюсь в сторону и молчу.
– Ну, давай, выпускай! Чего ты, как тундрык, нахохлился? – теребит она меня за рукав, – лопнешь от газов, а ведь ты мне невредимым нужен. Мой обидчивый папарацци… – она начинает гладить мою руку, а ее кокетливые молнии рассекают меня от переносицы до подбородка.
– Нужен?! – Я стараюсь выбросить из голоса эмоции, но ни фига не получается. – С нужными так не играют. Почему не рассказала мне о спектакле?! Зачем было делать из меня дурака? Зачем подставлять вслепую? А если бы я не был рядом с Гвидо в тот момент, когда вы упоенно лицедействовали? Мы вообще с тобой на одной стороне или как?
– Ну… ведь ты же был рядом с Гвидо. Ты ведь все видел… Теория вероятности для того и придумана! Между прочим, вполне научная дисциплина. Ладно, не пыхти! – она внезапно подмигивает мне и понижает голос до шепота, – возвращаемся! Тс-с-с… Я сейчас надавлю на чувство женской солидарности у этой Дюймовочки, отведу ее в туалет, типа… помочь мне… а ты послушай под дверью! Справишься?
Я молча киваю. И чувствую огромное облегчение оттого, что мы снова – сообщники. Анка быстро поднимается наверх. Я жду некоторое время за углом на лестничной площадке. Услышав перестук каблучков в коридоре и громкие разгагольствования Анки о неприспособленности женского организма к нормированному труду, на цыпочках пробираюсь обратно в приемную. Приставляю ухо к миниатюрной замочной скважине. Ни черта не слышно! Минута… Другая… Нет, не слышно. Пора уходить. И вдруг адвокатский взвизг пробивает звуконепроницаемость ценных пород дерева. Я прикладываю ладони к ушам и напрягаюсь, сканируя звук импровизированными локаторами. Капелька пота побежала по спине. Щекотно. Адвокат снова вскрикивает. Мне кажется, что-то вроде:
– …Ольм! Ольм!
Ерунда! Впрочем, то ли Ройзман все время повышает голос, то ли ушные перепонки со временем адаптируются к дереву, спустя еще пару минут я начинаю как будто различать отдельные слова. К тому моменту, когда в коридоре вновь застучали каблучки, их набирается ровно семь:
– …Новый год… чертов подарок… думал задницей… Стокгольм!
Услышав в коридоре громкую речь Анки о методах противостояния сексуальным домогательствам начальства на рабочем месте, срываюсь за угол. Через минуту появляется Анка, хватает меня под руку и тащит прочь от офисной преисподней. Я не сопротивляюсь.
Она летит вприпрыжку, улыбается во все тридцать два, и оттого унылый зимний пейзаж вокруг трогают весенние краски. Я на время перестаю замечать отсутствие солнечного света. Но все равно не могу разделить ее настроение.
– Чему ты радуешься?! Твою лучшую подругу посадили! Она уже не подозреваемая, она – обвиняемая!
– Это – как насморк, временно, лечи – не лечи. Мы-то ведь уже знаем, кто виноват! А значит, обязательно вытащим ее с кичи! – Она заразительно хохочет, попробовав на вкус словечко из другой реальности, – а радуюсь я, мой угрюмый папарацци, тому, что все теперь ясно и мы знаем, что убийца – Гвидо! Ух! Чуешь ветер?
Мне очень хочется разделить ее радость, но я не могу справиться ни со своими чувствами, ни с мышцами лица. Они окаменели, не слушаются команд мозга и с трудом растягиваются, даже когда я говорю. Мое существование полностью отравлено. Как, оказывается, короток путь от счастья к кромешному отчаянию. Еще утром я гладил волосы девушки, которую два года люблю до спазмов в желудке. Еще утром я целовал губы, которые не надеялся целовать. Еще утром я держал в объятиях мир и осознавал себя счастливейшим из смертных… А к вечеру этот мир – заперт в темницу, но мне кажется, будто это я – в наручниках и за решеткой.
– Эй! Папарацци! Можно подумать, у тебя никогда не было друзей! Я радуюсь оттого, что мои друзья ни при чем! Мне так стыдно, что я их… ну… немного подозревала, что ли… Гарпия! У меня – гора с плеч! Раздели со мной легкость! Что-нибудь услышал под дверью?
– Почти ничего. Адвокат орал. Что-то про Новый год и про Стокгольм. Ты не в курсе, о чем это он?
Весенние краски моментально осыпаются с Анкиного лица, как под гнетом наждака.
– О-о-ох! – она оседает, – меньше всего мне хотелось, чтоб в этом деле всплыли Новый год и Стокгольм!
– Опять?! – теперь в моем голосе – самые суровые интонации, – ты опять что-то знаешь и скрываешь от меня?!
– Ну, не-сердись-не-сердись-не-сердись… пожалуйста… – она приседает и смотрит на меня умоляюще, снизу вверх, как послушная собака. К сожалению, женщины хорошо осведомлены о силе воздействия такого взгляда на мужчин. – Не сердись, я не нарочно, просто… это… не моя тайна, я обещала, я не должна никому говорить… только откуда адвокат узнал?
Я крепко беру ее за плечи и встряхиваю. Прохожие начинают оборачиваться на нас. Какой-то бешеный автомобиль гудит на клаксоне футбольную речевку.
– Ты немедленно расскажешь мне о Стокгольме или мы больше не разговариваем!
В этот момент у Анки трезвонит мобильник. Я отстраненно фиксирую реплики, похожие на консультации ветеринара, которые она бросает в трубку.
– Кормить… Конечно кормить! Что значит «сколько»? Три раза в день! Просит таблетки? А что это? Сердечное? Ну, дайте… Так купите! Я на Китай-городе… Хорошо, приезжай за мной! Буду ждать в «Бабушке»… Жы-Шы!
– Сандро звонил, – поясняет она, закончив разговор, – ты его видел вчера в «Марио»… на сцене. Кстати, это он придумал Спектакль. Ну… В смысле… Придумал-то Шекспир, а Сандро догадался использовать. Я ему срочно нужна… по важному делу. Он через полчаса подъедет, а мы пока в «Бабушке» перекусим. Не против? Перестал на меня дуться? Я зверски голодна! Ух! Мяса! Мяса! Давай уже! Корми меня, заботливый папарацци!
– Не заговаривай меня! Стокгольм! – угрюмо напоминаю ей.
– Ми-и-итечка, – она впервые называет меня по имени, и это звучит жалко, – я тебе расскажу… обязательно! Все-все расскажу, только не сейчас! Пойми меня, пожалуйста… Я должна обдумать, прежде чем рассказать… – она смотрит на меня умоляюще. И этот ее взгляд я тоже ловлю впервые.
– Не сейчас? А когда? Времени нет! Белка за решеткой!
– Сегодня! Ночью… Сейчас Сандро заберет меня, там… очень важное дело, я отъеду на пару часов, а потом мы встретимся. Пожалуйста!
Говорят, человек может бесконечно долго смотреть на огонь, на воду и на то, как другой человек работает. Должно быть, правда. А вот я предпочитаю наблюдать красивую девушку, жующую сочные куски бифштекса. Надо будет сделать серию фотографий на эту тему. Может быть, выставку… Я любуюсь тем, с какой жадностью она набрасывается на пищу. Меня завораживает игра желваков, света и теней на скулах, аритмичные движения челюстей. Я даже невольно начинаю подсчитывать, сколько таких движений в минуту она делает. Жадно. Она есть жадно. Кажется, она все в жизни делает жадно… Впрочем, аппетит не мешает Анке между делом рекламировать своего литерного дружка.
Анка рассказывает, что Сандро ведет свой род от Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, кодовое имя «Джинн», главного исламского радикала, в середине прошлого века орудовавшего в столице Советского Союза. Старик Хоттабыч еще в те нетехнологичные времена имел в своем распоряжении такие возможности, о которых и не мечтают нынешние «воины пророка», объявившие полем своей битвы центры европейской цивилизации. Одним лишь волоском из бороды – оружие, по сравнению с которым все современные разработки заметно деградировали, – он провоцировал панику во время футбольного матча на главном стадионе страны, он вызывал переполох в цирке, а чего стоит попытка подрыва советской экономики путем несанкционированного вливания в нее золотого запаса иранских шейхов? Коллеги завистливо отзывались о нем – «волшебник»…