И тут до меня снова доходит. Асфальт, который мыли с порошком! Это было пятно крови, только не Славиной крови…Редкая группа крови…течет в моменты волнения…
Должно быть, на моем лице в ту секунду отразилось смятение, которое я испытал от своей догадки. Потому что он произносит, слишком буднично для такой реплики:
– Вижу, вы все поняли. Да, это я убил обоих. Так вышло, я не питал к ним зла…
– Так вышло?! Вы прикончили двоих людей, только потому, что так вышло, а теперь спокойно говорите об этом?! Ваша племянница сидит в тюрьме! По вашей милости… А вы спокойно говорите об этом?
– Ты же сам хотел поговорить… – Он резко переходит на «ты». – Я мог отказаться. Все равно у тебя нет доказательств, подумаешь, ветка? Я пришел говорить с тобой только из-за Белки. Она очень дорога мне. Я знаю, что тебе – тоже… Поверь, у Гвидо я сработал чисто, не оставил ни одного следа. Я даже не коснулся Гвидо пальцем. Я просто напугал его до остановки сердца… Я всегда знал, как управлять его сердцем. Потому что мы с ним знакомы практически всю нашу жизнь.
– Да ну?! – кипучий гнев, на который у меня все равно нет сил, не отменяет врожденного любопытства.
– Да, – он кивает на открытую дверь кафешки, – присядем, я расскажу.
Мы молча проходим, садимся за стол, он делает знак официанту.
– Кофе, пожалуйста. Тебе?
Я отрицательно мотаю головой.
– Как хочешь. Ты, конечно, не можешь этого знать, но… я ищу сына. Мне нужно усыновить и воспитать наследника. Такова традиция нашего рода.
– Вряд ли у вас это получится.
– Не тебе судить. Я посещаю по нескольку детских домов в неделю. Я обойду их столько, сколько потребуется. Потому что я должен найти себе сына. Когда-то мой отец нашел меня в обычном детском доме. Я никогда не спрашивал его, долго ли он искал, сколько домов объездил. Я только однажды задал ему вопрос: почему я? Он, не задумываясь, ответил, что почувствовал меня. Ходил, смотрел всем детям в глаза и, когда заглянул в мои, почувствовал: я – тот, кто ему нужен. У меня был взгляд охотника.
– Зачем вы все это рассказываете? – Я проявляю нетерпение. Меня интересуют ответы всего на три вопроса. Первое – почему он убил Славу и Гвидо. Второе – как мне задержать его. И третье – как доказать, что убийца он, чтобы освободить Белку.
– Терпение. Если я не расскажу тебе о традиции своей семьи, ты не поймешь главного. А мне очень важно, чтобы ты понял… – он снова щупает меня взглядом, таким осязаемым… Будто кто-то невидимый водит по лицу кистью. – …потому что я верю в тебя. Я знаю, что ты можешь сделать, и знаю, что ты сделаешь… Откуда? Так меня воспитал мой отец. Видеть невидимое, слышать неслышимое. Быть охотником. Быть сторожем. Слушай…
Мне уже исполнилось пять лет, когда он нашел меня в Детдоме N3, в Твери. Он рассказал об этом десять лет спустя, когда я спросил его, почему он все-таки решился нарушить одну из семейных традиций. Эта традиция запрещает усыновлять мальчика, у которого есть родные.
– Я просто очень устал, – отец задумчиво курил ту странную смесь из шишек и еловой коры, секрет которой я постиг еще не скоро, – дело даже не в том, что я устал, а в том, что испугался. Я объехал восемь городов и думал, что никогда не найду тебя. К тому же через месяц мне должно было исполниться сорок три года, а ты знаешь, что по традиции рода мы должны узнать свое потомство в сорок два. До этого возраста семья не должна отвлекать от служения делу. Я, конечно, виноват перед тобой. Я не перестаю извиняться за то, что не взял тебя из Детдома вместе с сестрой. За то, что разлучил вас в детстве. Теперь ты понимаешь, что это было необходимо. Я не имел права забрать вас обоих в свою жизнь. Я мог разделить ее только с тобой! Но, кроме этого, я делал для твоей сестры все, что было в моих силах. Я отправил ее в частный пансионат, оплачивал ее образование, вы виделись по нескольку раз в год… Я постарался дать Алисе детство и все, кроме того, чего дать не мог. Кроме своей родительской любви.
Я всегда слушал отца молча и внимательно. Я всегда понимал его. Наверное, это он тоже прочел в моем взгляде в нашу первую встречу. Я никогда не обижался на него за Алису. У нее все сложилось благополучно. Она выучилась на лингвиста. Объездила пол-мира. Вышла замуж за прекрасного парня, художника, с которым познакомилась во время его персональной выставки. У них родилась очаровательная дочка. Лера. Моя Белочка.
– А где сейчас ее мать? То есть – ваша сестра? – я начинаю втягиваться в семейную сагу. Всегда интересно узнавать подробности о родственниках любимого человека.
Вместо ответа на мой вопрос он в два глотка выпивает поднесенную чашку кофе и продолжает о своем:
– Афон Амонович, так звали моего отца, всю жизнь работал цирковым акробатом. Он был высочайшим мастером в своем деле. Он заставлял тысячи людей зажмуривать глаза, а их пульс – ускоряться. Он взял меня из Детдома, когда мне исполнилось пять лет, а это был критический возраст для моего обучения искусству. Отец справился. Он передал мне все, чем владел сам, и я сумел даже усовершенствовать некоторые навыки, о чем с гордостью расскажу своему сыну. Когда найду его. Месяц назад мне исполнилось сорок два года. Я должен поторопиться… Ты, конечно, не знаешь, что я одинаково хорошо хожу на ногах и на руках. Могу даже бегать на руках. Я могу с места без разбега подпрыгнуть на два метра шестнадцать сантиметров. Это часто бывает необходимо. Ты не знаешь, что боевые техники пяти самых боевых народов планеты хранятся в моем сознании на уровне инстинктов. Я могу развивать скорость, достаточную для того, чтобы обогнать гепарда. Я несколько раз падал из-под купола без страховки и оставался жив… И все мои способности, все мои навыки не помогли мне сберечь самых дорогих людей. Я ничего не смог сделать, когда лодка, в которой плыли моя сестра и зять, перевернулась посередине Волги, и никто из них не смог справиться с течением. Меня там не было. А я должен был почувствовать, я должен был там оказаться…
Он замолчал, уставившись мимо меня туда, где у перрона вальяжно вытянулся последний ночной поезд.
– Сочувствую… – бормочу я, переживая в эту секунду, конечно, не за него, а за свою милую, в жизни которой гибель Славы, оказывается, стала не первой потерей близкого человека.
Белкин дядя очнулся и снова переводит взгляд на меня.
– …Первое, что сделал Афон Амонович, когда усыновил меня, – отвез на своем бывалом военном «газике» далеко за город. В феврале темнеет рано, и все дороги занесены снегом. Мы ехали медленно сначала по шоссе, затем – по проселочной дороге, наконец – по маленькой извилистой просеке, которую ни за что не обнаружить под снегом, если не знать, что она там есть. Мы уткнулись в сугроб на небольшой полянке, над которой нависали вековые ели. Они грозно покачивали колючими лапами и отбрасывали в свете фар угрюмые тени на поляну. Ветер завывал в верхушках, все вокруг было черно, лишь свет фар вырывал из этой черноты желтоватые клочья снега повсюду. Я вздрагивал, но не от холода, а от страха. Отец вывел меня из «газика» и показал на высокую ель, которая скрипела на ветру.
– Иди к ней.
– Зачем?
– Иди. Так нужно.
Я шагнул в сугроб и сразу провалился по пояс.
– Иди! – голос отца был властным, я не мог его ослушаться.
Я поплыл, рассекая сугроб обеими руками.
– Теперь лезь на нее! – приказал отец, едва я коснулся шершавого, местами обледеневшего ствола.
Стояла такая тишина, будто уши заткнули ватой. Даже ветер затих. Я уцепился за нижние ветки, обхватил ствол ногами и полез. Колючий снег жег мне лицо, обрушиваясь с верхних лап. Снег забивался в рот, в нос, за шиворот. Но я карабкался, отбиваясь от царапающих еловых иголок.
– Назад! – скомандовал отец, когда я добрался до середины.
Я не стал повторять обратный путь, а просто разжал руки, оттолкнулся и сиганул с елки в сугроб. Через минуту мы возвращались обратно в город.
– Я не ошибся в тебе, мальчик. Ты прошел первое испытание. Будут и другие, но я верю в тебя. – Так говорил отец, отпаивая меня горячим чаем с чабрецом по азербайджанскому рецепту. – Ты уже знаешь, как появляются дети?
Я молча кивнул.
– Люди попадают в вулкан своих желаний и не могут думать больше ни о чем. Все, к чему они стремятся – погасить огонь. Любой ценой. Это инстинкт. Слишком часто они не контролируют зачатие. Совершают, не будучи готовыми к этому. Затем рождается ребенок, они растят его, уделяя время между работой, сном, хозяйственными делами. У ребенка есть крыша над головой, еда, игрушки и родители. Но, когда он вырастает, выясняется, что этих людей можно назвать его родителями лишь в биологическом и в житейском смысле. Он всего лишь – их отпрыск. В прямом значении. Понимаешь?