— Если мне будут и дальше сниться такие сны, то карьера писателя мне обеспечена, — говорит он в конце концов самому себе, проваливаясь в сон, но уснуть так и не успевает — беспокойный наследник гостиничного бизнеса беспардонно материализуется на пороге.
— Послушай, Тэхён…- стонет Намджун в подушку, едва шевеля губами от усталости.
— Все-все! Ухожу! — машет рукой тот. — Но я сегодня свободен после обеда, так что могу устроить тебе экскурсию.
И выскакивает за дверь, смешно тряхнув хвостиком-пальмочкой на прощание.
— Слушай, а что это за запрет такой на посещение этой комнаты внизу? — позже спрашивает, как бы между делом, Намджун, разглядывая Париж со смотровой площадки Триумфальной арки. О своих приключениях ночных он благоразумно умалчивает, боясь даже предположить, куда может завести Тэхёна его впечатлительность.
— Не знаю, может старушенции эта комната дорога как память, — отмахивается Тэхён. — Но я краем уха слышал, что там во время войны хрень какая-то произошла, но о ней не упоминают, чтобы не отпугнуть постояльцев. Сфоткаешь меня на фоне вот этого облачка? Смотри, оно похоже на Бамблби из «Трансформеров»!
Тэхён смешной, он кривляется, скачет от одних перил к другим, громко шутит и сам же хохочет, тоже громко, и Намджун с улыбкой замечает, что его непонятная растянутая улыбка немного роднит его с Тэхёном из странного сна. И чем дальше, тем больше между ними проявляется общего, помимо этой вот улыбки и рыжей макушки. Чего только не начудит человеческий мозг, оставшись бесконтрольно наедине с подсознанием, надо же.
— Погоди-ка, я достану монопод и сфоткаю нас вместе! — кричит ему Намджун и сует телефон в карман. В кармане что-то звякает о корпус. Блестящий ключ от запретной комнаты через секунду палевно сияет на ладони Намджуна. Забыл вернуть на ресепшен, ну конечно же.
Почему у Намджуна, клятвенно пообещавшего себе утром никогда больше не входить в это странное место, к вечеру оказывается дубликат ключа — он и сам толком объяснить не может. Но по дороге в отель, оставшись без умотавшего по каким-то там делам Тэхёна, он упрямо рассматривает вывески и блуждает по переулкам, пока не находит соответствующую вывеску. И это, вообще-то, очень нехорошо с его стороны. Но теперь дубликат есть, и Намджун точно знает, куда он пойдет сегодня ночью. Так что даже не удивляется, когда оказывается у того самого зеркала снова.
Зеркало не мерцает, не светится, не исходит рябью — просто в темной комнате его полотно слабо зеркалит поверхности. Намджун разочарованно вздыхает. Он опирается локтями на зеркальную полку и задумчиво вглядывается в свое отражение, подсвеченное телефоном.
Видимо, все-таки сон. И если лечь спать, то, возможно, сон вернется. Хотелось бы. Потому что очень хотелось бы еще раз увидеть Сокджина. И даже больше, чем увидеть, хотелось бы услышать его запах — это странный микс малинового варенья и чего-то домашнего. Такой парижский запах. Смешно. Оказывается, Париж пахнет Сокджином.
Сон не возвращается. Возможно, потому что уснуть так и не удается. Зато удается превратить постель черт знает во что, потому что Намджун вместо того, чтобы спать, крутится как вошь на вертеле до самого рассвета. А на рассвете снова идет в ту комнату.
На рассвете в комнате светлее: в щель между плотно задернутыми черными занавесками пробиваются первые лучи зари. Намджун, не анализируя ни причин, ни последствий своего поступка, шагает к окну и распахивает шторы.
От того, насколько комната такая же точно, как в его сне, Намджуну немного не по себе. Уютная, скромная. Правда, мебель немного сдвинута. И не заправлена кровать. И еще что-то в ней не то. А что — непонятно.
Намджун кидает быстрый взгляд на зеркало, и воздух тормозит на вдохе: зеркало не начинает светиться по краям, не исходит рябью, как в прошлый раз. Но оно словно тает, а за ним, как за большим светлым окном, отражается комната. И теперь вот комната ТА САМАЯ.
Намджун замирает. Он протягивает пальцы к зеркальной поверхности, но снова натыкается на холодное стекло. И он готов уже разочаровано вздохнуть, но не успевает. Потому что там, по ту сторону зеркала, в комнату входит Сокджин.
— Сокджин!
Сокджин не слышит окрика, он занят своими делами — перекладывает какие-то листки на столе, раскрывает створки окна, садится…
Намджун машет руками как умалишенный, стараясь привлечь внимание, в какой-то нелепой надежде, что с той стороны его могут услышать или, как минимум, увидеть. В окрашенной лучами заходящего солнца комнате Сокджин сладко потягивается и тянется к керосиновой лампе.
— Пожалуйста, — бормочет Намджун, — Посмотри на меня. Пожалуйста…
И со всей силы бьет по зеркальному стеклу ладонями.
Зеркало дрожит. И привлекает внимание по ту сторону. Но не хозяина комнаты, а его рыжеволосого гостя, привычно перемахивающего через подоконник. Тэхён видит в зеркале Намджуна, улыбается, машет ему рукой…
И Сокджин оборачивается.
В его глазах сначала страх, потом его красивые губы кривятся в недоумении, потом во взгляде вспыхивает интерес. Он подходит поближе, опирается локтями на зеркальную полку. И смотрит. И улыбается.
Он шевелит губами, но Намджун показывает, что ничего не слышно, машет руками, качает головой. И Джин кивает, понимая. И улыбается. И просто смотрит.
И Намджун смотрит тоже. И улыбается.
Этот разговор жестами в рассветно-закатных лучах кажется беседой двух сумасшедших. И, кажется, именно это пытается доказать с улыбкой Тэхён, тыча пальцами, перемазанными малиновым вареньем, в намджунье отражение. Намджун достает телефон и пишет что-то глупое типа «Как дела?», Сокджин немного напрягается — трудно читать сквозь зеркало. Но потом понимает и кивает. Мол, нормально. Потом тычет кривоватым пальцем и спрашивает, что это за штуковина. Намджун не знает, как объяснить. Он включает камеру, фотографирует Джина в зеркальной оправе и разворачивает экраном, показать, что получилось.
Чем светлее становится в комнате Намджуна, чем темнее становится в комнате Джина, тем более мутным и смазанным становится это странное отражение. Черты Джина теряют четкость.
— Я завтра приду сюда! — кричит ему Намджун, пока его черты совсем не растаяли в темноте.
Солнце светит в окно в полную силу, и успевает ли увидеть и понять его Сокджин — непонятно.
Зато Намджун теперь точно знает, что Сокджин ему не приснился. Он удостоверяется в том, что не спит, щипая себя за все места, до которых смог дотянуться.
***
Тэхён всю вторую половину дня таскает Намджуна по Монмартру. Глаза разбегаются от обилия всего-всего, от вида на город. Они нарезают пару кругов вокруг базилики, тыча невоспитанно пальцами в каждую занятную деталь, и к вечеру чувствуют себя не людьми, а мешками с костями и мясом, функционирующими отдельно друг от друга.
Тэхён ни за что не соглашается уходить отсюда, пока Намджун не купит себе какой-нибудь сувенир.
— Вот, смотри! Какая картина красивая! Должно же у тебя что-нибудь на память остаться? Повесишь дома, в Сеуле, будешь любоваться.
— Чем любоваться? Чуваком, блюющим с балкона?
— Он не блюет, он наслаждается ароматом цветов! — возмущается Тэхён.
— Нет, он блюет в герань! — спорит Намджун.
Продавец картин доброжелательно улыбается. Его счастье, что он не понимает, о чем спорят покупатели.