И…
Намджуну нельзя смотреть на Джина ТАК.
Намджун уже давно и прочно представляет свою будущую жизнь в тесной связи с Хосоком. Представляет с той самой знаменитой (нашуме-е-е-евшей!) поездки в лифте, когда их с Хосоком выковыривали из кабинки всеми силами подъезда, потому что Намджун умудрился сломать что-то, название чего он даже произнес бы с трудом, не говоря уже о том, чтобы запомнить.
У них с Хосоком началось все трудно, постепенно, и Намджун до сих пор не уверен, что началось — он выстраивал отношения по кирпичикам, умилялся с Хосока, носился с ним как с писаной торбой, вел его аккуратно, как через речку по большим камням переводил — боялся соскользнуть, боялся, что снесет течением однажды. И сейчас, когда Хосок, наконец, признал, что он его, намджуний, Намджун не вполне понимает, что со всем этим делать дальше. Но совершенно точно знает, что такое не ломается за один день — слишком уж тяжело выращивалось.
А тут вдруг Джин.
И Намджун, кажется, совершенно всмятку.
Вот так быстро.
Моментально.
За один день.
Сокджин останавливается и внимательно смотрит на него. Повторяет вопрос:
— Тебе не холодно? Ты как будто дрожишь.
— Нет, — отмахивается Намджун от своих мыслей. — Не холодно. Просто… как-то… волнительно очень.
Сокджин смеется.
Внезапно из темноты возникает Тэхён.
— О, привет, путешественник! Как там у вас погодка в двадцать первом веке? — улыбается он, но улыбка у него какая-то ненастоящая.
Джин отходит с ним, о чем-то шушукается.
— Да никто не знает, когда! — доносится с их стороны встревоженный голос Тэхёна. — И все же я попробую…
Сокджин похлопывает его по плечу, а потом, словно не совладав с собой, порывисто обнимает, прижимает к себе.
— Надо возвращаться. Патрули, — сообщает он, возвращаясь. И поворачивает к гостинице.
Они еще долго болтают обо всем на свете, лежа на полу в комнате Сокджина. Тихонько хихикают, вспоминая первую встречу. Подтрунивают друг над другом. Веселятся.
А потом в комнату входит та самая женщина, с желтой звездой на груди.
— Сара? — удивляется Джин. — Почему вы не спите? Что-то случилось?
Сара с недоверием смотрит на Намджуна, потом просит Сокджина выйти с ней в коридор. И Намджун чувствует себя здесь лишним. В окно начинает украдкой ласкаться лунный свет. И зеркало расцветает рябью под его лучами.
Пора.
— Уходишь? — раздается за спиной голос Джина.
Намджун оборачивается.
Кивает.
— Еще придешь? — черные глаза внимательно вглядываются в его смущенное лицо.
Намджун стискивает руками полу длинной футболки. Уходить не хочется, но луна настойчиво серебрит поверхности, подгоняя.
Кивает снова.
Отворачивается к зеркалу.
И оборачивается снова.
Протягивает руку и касается пальцами щеки Сокджина. Тот смотрит странно, напряженно и, кажется, задерживает дыхание. И Намджун решается.
Губы Джина теплые, шелковые, дрожат на его губах. Намджун привлекает его к себе за плечи, его накрывает паника — а вдруг он отстранится? — и целует нежно так, что эта нежность растекается по комнате и оседает на поверхности зеркала. Сокджин не отстраняется. Он просто стоит и смотрит удивленно, бесконечно длинную минуту, а потом его губы вздрагивают и отвечают несмело. Два выдоха сплетаются на языках, расползаются до кончиков пальцев и замирают.
— Я вернусь, — шепчет Намджун, с трудом справляясь с дыханием, прикасаясь лбом к виску Сокджина. — Можно?
Сокджин дышит тяжело, кивает, с трудом сглатывая волнение. И когда Намджун уже погружает пальцы в ртутное свечение зеркала, ему во след доносится тихое:
— Я буду ждать.
***
Тянущая боль в затылке уже не кажется такой невыносимой. Приходя в себя на полу в темной комнате, Намджун не спешит подниматься. Он лежит, уставившись в темный пыльный потолок, и мнет руками футболку на груди. Там, где разливается приятное тепло вперемешку со сладкой болью.
Где-то за дверью день давно вступил в свои права. И, наверное, Тэхён уже наведывался к нему не раз. И как-то надо пройти мимо горничных и служащих и не попасться им на глаза. И обо всем этом надо подумать. Но в голове все немногочисленные мысли столпились вокруг воспоминания о теплых губах Сокджина и дружно умиляются, тая улыбками.
У номера его встречает насупленный Тэхён.
— Ой, только не говори, что тебе снова нужно выспаться! — дуется он и машет перед лицом Намджуна красной бейсболкой. — Ровно в пять вечера мы должны быть на площади Бастилии!
Намджун кивает, валится кулем на кровать, и моментально засыпает под недовольное бурчание отеленаследника.
Площадь Бастилии напоминает кишащий кошмар из униформ, нарядов и звуков — ветер полощет флаги, дети смеются, звуки музыки терроризируют уши сразу по всем направлениям.
— Ну весело же? — дергает Намджуна за рукав Тэхён и уносится за какими-то сладостями к ближайшим лоткам. Возвращается с бумажным стаканчиком кофе для Намждуна: — На, выпей, а то тебя арестуют по подозрению в зомби-апокалипсисе.
Намджун улыбается и присаживается на скамью под деревьями, прячась от солнца.
— Ты хоть физиономию праздничную сделай! — упрекает его весело Тэхён — А то подумают, что ты имеешь что-то против взятия Бастилии.
Девчонки стайками щебечут в разных направлениях. Намджун задумчиво разглядывает их обтянутые джинсами коленки.
— Тебя совсем девочки не интересуют, да? — ехидно интересуется Тэхён.
— У меня есть парень, — отрезает Намджун.
— Ух ты! — восхищенно выдыхает Тэхён. — Красивый?
Намджун улыбается. Красивый. И хочется рассказать. И не о Хосоке. Но он вспоминает кое-что и лезет в карман за телефоном.
Гугл радостно отзывается на запрос «Париж. 1942. Желтые звезды» и выдает иллюстрированные страницы информации.
… «Облава „Вель д’Ив“…. „велодром смерти“… „операция ‚Весенний ветер‘… ‚серия массовых арестов евреев‘… ‚должны были носить на груди желтые звезды‘… — страницы пестрят названиями и датами, и с каждой новой строчкой сердце Намджуна сильнее сжимается.
— Шестнадцатое июля 1942 года. Четыре утра. Шестнадцатое июля 1942 года. Четыре утра, — повторяет он всю дорогу в такси к отелю, поднимаясь к себе в комнату и позже, когда сидит неподвижно на кровати, дожидаясь глубокой ночи.
— Слушай, Тэхён, — говорит он. — А когда, говоришь, приезжает эта женщина? Ну, которая подарила твоему отцу отель?
— Послезавтра, — отвлекается от поедания чипсов рыжая макушка. — Шестнадцатого.
Намджун морщится от какого-то смутного чувства нарастающего беспокойства.
— А как ее зовут, говоришь? — уточняет он.
— А я не говорил! — лыбится угваздыкавшееся специями создание, облизывая пальцы. — Натали. Ее зовут Натали. Познакомиться хочешь? А говорил, девушки не интересуют. — И ржет, направляясь в ванную вымыть руки.
***
Запретная комната невозмутимо встречает тишиной. Намджун деловито подходит к зеркалу и ощупывает его по периметру. Зеркало молчит. Намджуну хочется думать, что ПОКА молчит. И он собирается уже было присесть в кресло и дожидаться момента, как за его спиной открывается дверь, и строгий мужской голос спрашивает:
— Молодой человек, что вы здесь делаете?
— П-п-простите… — паника холодной волной пробирается к самым корням волос и сковывает голову. — Я шел мимо… А тут дверь была открыта…