Служащий усмехается и жестом просит Намджуна выйти.
— А что это за комната? — растерянно наблюдая, как мужчина закрывает дверь своим ключом (Боже, какое счастье, что у Намджуна хватило ума не оставить свой дубликат в замочной скважине!), спрашивает недисциплинированный постоялец.
— Сюда входить нельзя, — отрезает служащий. — Эта комната — исторический объект. Сюда доступ запрещен руководством отеля.
Намджун расстроенно плетется за мужчиной. Понятно, что на расспросы тот отвечать не собирается.
— Извините, — потирает пальцем переносицу. — А что написано на табличке у входа в отель?
Мужчина оборачивается.
— Там написано, что в годы оккупации семья евреев, проживавших тогда в отеле, стала жертвами Холокоста, — чеканит он крайне вежливо и ледяным тоном. — Возвращайтесь, пожалуйста, к себе в номер, молодой человек.
Намджуну в номере не сидится. Он меряет шагами комнату, выходит на балкон, пристально смотрит туда, в просвет между домами, где плещется Сена. Он вспоминает взволнованные слова Джина о желтых звездах и о маленькой Натали. Ему кажется, что просто преступно сейчас оставаться в комнате и ничего не предпринимать. Перед глазами мелькают строчки с сайтов о том, как подло и вероломно ранним утром в дома и квартиры врывались полицейские и уводили евреев целыми семьями, с маленькими детьми и стариками, и увозили навстречу гибели. И он повторяет себе, что просто обязан найти способ предупредить Джина о том, что должно произойти рано утром 16 июля 1942 года, и пока он тут мечется в светлом будущем, где-то там, в прошлом медленно подползает к закату летний июльский день пятнадцатого.
— Где же Тэхён? — восклицает в сердцах Намджун и в который раз выскакивает на балкон. — Он так сейчас нужен!
Рассвет начинает мазать поверхности в легкомысленный розовый. С улицы доносятся звуки просыпающего города — шелест автомобилей по асфальту, звонки и поскрипывание. Измотанный бессонницей мозг дает сбой, и Намджун сам не замечает, как засыпает, положив руки на перила.
========== Натали ==========
— Ты чего не спишь, бродяга? — доносится откуда-то снизу знакомый бархатный голос.
Намджун вскакивает. Сколько он проспал? Солнце вовсю лакирует крыши домов и перила балконов.
Во дворе отеля к приезду уважаемой гостьи готово все. Персонал стоит, вытянувшись по струнке, в белоснежных рубашках и с идеально уложенными прическами.
У ворот останавливается автомобиль, и из него с помощью водителя выходит приятная женщина крайне преклонного возраста.
Приветствия звучат радостно, но не слишком шумно, даже чуток приглушенно — так приветствуют кого-то родного, кого ждали уже довольно давно, и вот, наконец, дождались. Намджун вглядывается в седые волосы Натали, уложенные аккуратно в пучок на затылке, в россыпи глубоких морщин по всему лицу, во всю ее сутулую сухую фигурку, и не находит ничего общего с той самой девочкой из парижского дворика, которая с такой гордостью расправляла на груди желтую звезду.
Краем глаза Намджун видит среди зелени мелькающую рыжую макушку.
Тэхён!
— Мне нужна твоя помощь, слышишь? — зловеще шепчет ему с балкона Намджун, но Тэхен машет руками и объясняет, что он с отцом должен встречать дорогую гостью.
— Пожалуйста! — чуть не плачет Намджун. — Пожалуйста.
И Тэхён кивает. Он заговорщицки улыбается и со всей силы пинает ногой садовый гидрант.
Вода начинает хлестать вверх пульсирующим фонтаном, орошая все вокруг: клумбы, скамейки, застеленные белыми скатертями столики и униформу служащего. Весь персонал отеля сбегается к гидранту в попытках спасти дорогую гостю от несанкционированного дождя.
Намджуну хватает минуты, чтобы слететь вниз по лестнице и, пользуясь отсутствием персонала в холле, проникнуть в комнату.
— Скорее, скорее, — подгоняет он сам себя. И подскакивает к зеркалу.
Но зеркало молчит.
Ни ряби.
Ни дрожания.
Ни свечения.
Молчит.
Слезы прожигают изнутри веки, губы обиженно поджимаются. Намджун хватает со столика забытую керосиновую лампу и дрожащими пальцами зажигает фитиль. Потом, подумав, запирает дверь изнутри, оставляя ключ в замке, и с лампой в руке подходит к зеркалу.
Минуты тянутся как липкая масса, цепляясь за каждое мгновение и подолгу повисая на нем. Намджун вглядывается в отражение, и у него уже начинают болеть глаза.
Ничего.
Зеркало молчит.
И тогда, отчаявшись, Намджун бьет по нему ладонью.
Такие зеркала… они особенные… с изъяном… Они много, что могут: показывать отражение настоящего, преломления прошлого и мгновения будущего. Но они очень хрупкие. И легко ломаются. И это Намджун понимает, когда в верхнем правом углу зеркального полотна появляется глубокая черная трещина. Она проявляется, расползается, делит угол надвое, угрожающе поблескивая.
— Нет, — шепчет Намджун. — Нет, пожалуйста, только не сейчас…
Отражение, пока еще не тронутое черными ломаными линиями гибели, вздрагивает и медленно начинает таять, а сквозь него проступают очертания комнаты Джина.
— Слава Богу! — выдыхает Намджун.
Самого Джина в комнате нет. Кровать не тронута. Страницы книжки, брошенной рядом с кроватью, трепещут. Странно, в такое раннее утро он должен бы быть еще в кровати.
Намджун выдирает из блокнота листы и быстро пишет на них даты, цифры и предупреждения.
— Ну давай же, Сокджин! Ну где же ты? — шепчет он взволнованно. И, будто, и правда, услышав его, Джин входит в комнату.
Он видит в отражении Намджуна. И улыбается. Тепло, словно своей улыбкой старается стереть с лица Намджуна вот это тревожное выражение. А тот в ответ показывает ему листы бумаги. Один за другим. И каждый из них кричит что-то очень важное. Лицо Сокджина меняется, он хмурится, потом испуганно вглядывается в каждый новый листок и кивает.
Кивает.
Ему все понятно.
Понятно.
Намджун смотрит на него, как он кивает, как смешно топорщится его челка, как поджимаются его губы, и такая тоскливая слабость его прошивает. Такая пронзительная и острая. И он протягивает руку к зеркалу и касается пальцами стекла.
Джин смотрит внимательно и протягивает свою руку тоже. Прикладывает кончики пальцев к стеклу. И замирает, глядя Намджуну в глаза.
— Ты будь осторожен, ладно? — шепчет Намджун. — Пожалуйста, будь осторожен.
Джин не слышит, видит только, как Намджун шевелит губами. И улыбается. И кивает.
Сердце ёкает, когда сначала отражение его пальцев на стекле, а потом и красивое лицо Джина разрезает глубокая черная трещина. Джин грустно следит за тем, как она ползет, и глаза его странно поблескивают.
Занавески за спиной пронзают первые лучи рассвета.
Утро.
Того самого шестнадцатого июля.
Джин вздрагивает, словно от какого-то звука и оборачивается. Потом подбегает к окну и выглядывает во двор. Бросает на зеркало взволнованный взгляд и быстрыми шагами выходит из комнаты.
Намджун беспомощно вглядывается, но зеркало сдает свои позиции перед разрушающим его рассветом, мутнеет, и вот уже бледное лицо Намджуна в отражении осыпается на зеркальную полку крупными серебряными осколками. И об эти осколки разбиваются блестящие светлые капли влаги, сбегающие по щекам.
***
— И тогда полицейские как тараканы ручьями потекли по лестницам и внутренним дворикам, они открывали каждую дверь и выбивали оконные рамы, только бы никто не ускользнул от них.