Как то, что ты изменник. Так-то брат!"
Тут я сказал, что я не виноват
И на суде им поломаю перья.
"Попробуй, -- говорят, -- а мы тебя,
Чтоб ты пытал побольше к нам доверья,
Покамест вновь помелем в отрубя".
И как смололи! Только ведь теперь я
На свежем воздухе пришел в себя.
Изменнику мне выходила вышка,
А отрекусь -- забьют и тоже крышка.
Вот так семь месяцев я жил и ждал,
Что каждый час меня поставят к стенке,
Но суд меня внезапу оправдал:
Измена-то не вынесла оценки.
Тут я впервые в жизни зарыдал
И рухнул о земь -- подвели коленки.
Ко мне теперь применена статья
193-17-а.
Теперь я получаюсь не предатель,
А как бы это попросту сказать,
Недоноситель что ль, иль наплеватель,
Не смогший контру в узел завязать,
Халатный относитель, обыватель -
Обидно, право, а кому сказать!
Кому пожаловаться! И что толка!
Ну вот. Твой незадачливый Николка.
* * *
Пришли мне сальца в виде хоть корейки
Или другой какой свиной клочок,
Да кубики из мяса иль курейки,
Халвы да сахарцу, лук, чесночок.
Да не видала ль где ты телогрейки
И старых (не в Никольском ли?) брючок.
Пока что без калош все ходят всюду,
Но коль пришлешь их -- возражать не буду.
Необходимы: полотенец -- два,
Носков -- четыре пары, две -- портянок.
Без одеял я не прозяб едва:
Такая холодина спозаранок.
Да, кожанка. Тем боле, рукава
Ты вделала, покамест со двора ног
Еще не вынес я, а где такой
Набрюшник, вязанный твоей рукой?
Все это высылай мне понемножку,
А сразу вышли мне два-три платка,
Эмалированную кружку, ложку
Из липы, а на ней прорежь слегка
Мои инициалы, ниток трошку,
Иголок да белья. Ну все пока.
С едой, прошу, поторопись теперь ты.
Забыл: пришли бумагу и конверьты.
* * *
9 ноября 1940
Привет моей единственной любимой
Иринушке! С великим днем тебя!
Как прошлый год, в тоске невыразимой
Все без тебя -- встречаю праздник я,
Бесправый, надругаемый, гонимый,
Эксплуатируемый, что любя,
Того и вовсе лицезреть лишенный,
Как желдорлага подлый заключенный.
Родная, как ни странно, есть и тут
Живущие за счет горба чужого,
Обрекшие других на жалкий труд
Без отдыха, без должного съестного,
Заради показателей сосут
Из человека соки -- право слово -
И не скрывают низменный свой нрав,
Хотя никто таких им не дал прав.
Моя колонна ставила рекорды
По кубатуре насыпи в путях,
И люди были достиженьем горды,
К тому же, нам вручили красный стях.
Представь, что делают свиные морды:
Всех лично награждают при гостях,
А мне -- организатору движенья -
Дают червонец -- в виде одолженья.
За что ж, родная, мне такой плевок?
Что на собраньях я не лью елея,
Что не бегу на зов, не чуя ног,
Что правду режу, глаз их не жалея,
Что не сгибаюсь ниже их сапог,
Что равен человеку, а не тле я,
Что для одной лишь Родины тружусь,
Хотя, возможно, жизни тем лишусь.
Прости, Иринушка, что я отвлекся
От нежных жалоб твоего письма,
Моими помпадурами увлекся -
Да и несправедливостей здесь тьма.
А между тем -- и у тебя итог со
Служебным окружением -- эх-ма!
Как не поставить острого вопроса,
Чтоб там к тебе не относились косо!
Любимая, за правду постои!
Ты не должна, не можешь так сдаваться,
Ведь в этом деле все права твои.
Не хочешь от начальства добиваться -
К общественности обращайся и
Порядка требуй, да ведь может статься,
Что ты раскроешь им глаза и вдруг
Поймут! Поймут, что здесь творят вокруг.
Жаль, что за все здоровье наше платит.
Тебя прошу: себя побереги,
А то тебя так не на долго хватит.
Спокойством матери не небреги,
А мужу, что себя в неволе тратит,
Твой голос и поддержка дороги.
Любимая, ты здесь дала мне слово,
Но я прошу тебя об этом снова.
Останься человечною хоть ты
Со мной, загубленным в младые годы.
Дай разбирать мне ясные черты
Родных мне слов в их редкие приходы.
Когда б ты ведала, что за мечты
От них в душе родятся, как легко да
Улыбчиво душе от строк твоих,
Я по десятку раз читаю их.
И часто мне приходит облегченье,
Когда в строках подробен твой отчет,
И чувствую сердечное влеченье
Туда, где жизь нескованно течет.
А иногда такое мне мученье -
Чуть вспомню дни прожитые невсчет,
Особенно предлагерные годы,
Когда тебе я дал одни невзгоды.
Я, знаешь, все же рад, моя любовь,
Что столько мук изнес в неволе клятой,
Что до сих пор терплю позор и боль.
Все это мне должно служить расплатой
За пытку, выносимую тобой
В теченье лет от мужа и от ката.
А вот ведь и мучитель твой, и он -
Унижен, обесправлен, оскорблен.
Как медленно тянутся годы
Бессилья, зависти и слез,
Сознанья смутного свободы,
Ночей без сна и сна без грез.
Да вот беда, что не с кем здесь делиться
Моей тоской -- у всех своя печаль.
Попробуешь кому-нибудь излиться -
А он и сам уж хмур, его уж жаль,
И сам слезами норовит залиться.
Одна утеха тут -- уходишь в даль,
В леса, и бродишь там вдали от прозы.
Да нынче в лес ведь не уйдешь -- морозы.
Натерпишься -- к ребятам и пойдешь,
И с ними и затянешь, да такую,
Что по лопаткам пробегает дрожь,
А голосом и ною, и ликую.
Они: "Начальник, здорово поешь!"
И невдомек ребятам, что тоскую,
Что плакать хочется, что наизусть
В знакомой песне выложу всю грусть.
Опять и о себе -- о чем бы кроме?-
Сдал двести километров полотна.
Все было в точку. Первым по приеме,
Еще и ветка в строй не введена,
Прошел правительственный поезд Коми.
Теперь огрехи завершим и на -
Как это говорилось в старых одах -
Заслуженный наш еженощный отдых.
Нас шестьдесят. Мы сорудили дом.
Он деревянный. Он обмазан глиной.
Мне выделена комнатенка в нем.
В ней что-нибудь семь метров с половиной.
Живем мы в ней с десятником вдвоем,
Хоть не таким, как я, но все ж детиной.
Немного тесновато, но ишшо
Живем мы даже дюже хорошо.
Разденешься пред тем, как спать ложиться -
Какой в одежде был бы отдых, но
Не каждый день приходится умыться:
Наруже нынче больно холодно.
Но в комнате светло, и протопится,
Так даже мухи тычутся в окно.
И мотылек откуда-то явился
Да уж от ласк моих ноги лишился.
Теперь вот вьюга за окном метет
И масляная пыхает коптилка,
А я пишу и думаю, что ждет
Меня в Коряжме милая посылка.
И время как-то медленно течет,
И думаю, как исцелую пылко
Тряпицу каждую вещей моих,
Касавшуюся пальчиков твоих.
И станет сладко так и тяжело мне
От запаха сиреневых чернил,
От аккуратно сложенного, помня,
Какую боль когда-то причинил.
Ужели даже каторжным трудом не
Загладить то, что так в тебе убил
Когда-то кат, а ныне горемыка:
Взывающий к тебе -- твой бедный Ника.
* * *
Сегодня новость рассказали мне.
Вот смех-то жуткий, просто па-дэ-катэр! -
Что Емельянов-то тогда, в тюрьме,
Был подсаднаа утка, провокатор.
Узнай, душа, не по его ль вине
Был взят на подозренье Улан Батор.
Открытым текстом не пиши сюда.
Я тут неподцензурен, а ты -- да.
* * *
21 ноября 1940