Там хуже: "мне явилось сожаленье
О молодых моих годах...", затем:
"Вся жизнь прошла, как быстрое мгновенье,
А я ее не видела совсем,
А прошлому не будет возвращенья".
Иринка! Милая! Могу ль быть нем,
Когда подходишь ты так низко, гадко -
К огромной теме личного порядка!
Подумай -- ты советский человек
И Партии ты преданный работник -
Так нам ли думать о прошедшем ввек!
Ты будущего и кузнец, и плотник -
Так что искать нам прошлогодний снег!
Гляди, какой вокруг кипит субботник!
Какая творческая мысль везде!
Оставь ты эти вилы на воде.
Всех пакостниц, всех Раф гони ты в шею!
Ее за глупость можно бы простить,
Когда б не гадили они Идею,
Пытаясь сокровенное простить.
От грязи их и похоти зверею
И не могу я, честный, допустить
Чтоб чистая, нетронутая Ира
Запачкалась у этого сортира.
Итак, письмо мое в конверт кладу
С еще одним тебе напоминаньем,
Что адрес мой тебе известен, жду
Тебя, как бога, с сердца замираньем,
Как светлую небесную звезду,
Как руку нежную с уврачеваньем
Всех, всех моих болезней. Ну и с тем
Целую крепко-крепко. Ваш Н.М.
* * *
17 сентября 1941
Большой-большой привет тебе, Ирина!
Я жив, здоров, болею лишь о вас.
Тяжелая для Родины година,
Но надо все перенести скрепясь,
Поскольку Родина для нас едина,
Ведь коммунизма родина у нас -
И надо пережить все потрясенья
И сделать все для Родины спасенья.
Я, за собратьями следя, живу
Одной надеждой -- вас на миг увидеть,
К твоим рукам на час склонить главу
И попросить простить, в чем смог обидеть,
Но только чтобы было наяву,
А сны я научился ненавидеть -
Бегут без парусов и якорей.
Ваш. Вечно с вами. Отвечай скорей.
* * *
10 февраля 1942
От вас нет ничего девятый месяц,
Весь измотался, исстрадал душой,
Особенно угрозу если взвесить
Нависшую над нашею Москвой.
Что с вами? Живы ли? Уж писем десять
Писал и посылал, но никакой
Ответ мне не приходит. Неужели
Вас больше нет. Что делать в самом деле?
Здесь все постыло молвить без прикрас,
А говоря фигурой -- без исходу.
Живу надеждою увидеть вас
И видами на скорую свободу,
Прошусь на фронт и даже взят в запас.
Домой поотпускали тьму народу
И в армию набрали целый краб,
Но я пока страдаю, божий раб.
* * *
14 апреля 1942
Привет, мои любимые, что с вами?
Трещит моя седая голова
От общих бед -- не выразишь словами,
Больное сердце сносит их едва,
А на духу два слова жерновами -
Что делать? И при том хотя бы два -
Два слова в целый год от вас! Тем боле
Другие -- письма получают с воли.
Меня, должно быть, в армию берут, -
Всяк месяц говорят мне: "Вы" пойдете.
Боюсь, однако, что в глаза мне врут,
И очень нервничаю на работе,
Со всеми уж переругался тут,
Бываю и неправ, зане в заботе,
Которая так давит мне на мозг,
Что я фантазией разделан в лоск.
Вообрази, я получаю письма,
Отправленные пару лет назад,
Которых, лада, оба заждались мы -
А сколько их, незнамо где, гостят,
Коварно сторожа, чтоб отреклись мы
От нас самих -- вот тут и навестят,
Чтоб разболтать, как праздный соглядатай,
Нам новость свежую за старой датой.
Вы, письма, вы без весел челноки,
Заблудшие во времени посланцы -
Зачем у вас борта так высоки,
Что не боятся ветра ваши шканцы?
Плывете по течению реки
В воде, которой не знакомы глянцы,
Подверженные всем капризам бурь.
И все-таки эфир у вас -- лазурь.
И я надоедаю всем -- вы живы!
И вижу в строчках столько свежих черт,
Пока, явясь во сне: Все письма лживы, -
Не скажешь мне. -- А ну, смотри конверт!
Проснусь -- мне тошно от моей поживы.
Нет, право, мой почтарь немилосерд.
Ему я, как какому-нибудь лорду,
Заутра разобью о шпалы морду.
Ау! Ау! Откликнись! Отзовись!
Ты где, мое единственное счастье?
Лучом иль беленьким снежком явись,
Иль ласточкой вломись в окно, ты -- ластье.
И ласточки летят в окно: свись-свись,
Но нет средь них тебя, и мне напастье -
Тебя нет ни у птиц, ни у зверей.
Мечта моя! Ау! Пиши скорей.
* * *
9 мая 1942, Урдама
На улице -- зима, в душе -- цикады!
С того апреля первое письмо,
Отправленное три тому декады,
Пришло, и у меня из уст само
Собою исторгаются рулады,
Хоть желдорлаг на окнах -- как бельмо,
Или бонмо в зубах продажной крали.
Я счастлив! Что так долго не писали?
Зачем каширский штемпель на письме?
В Москве не возят почту на телеге?
Ближайший ящик только в Костроме?
Все странно, как фиалка в хрупком снеге,
И радостно, и горько на уме.
Родная, мы великие стратеги.
Мы верим в честность мужа, но хотим,
Чтоб нас ошибкой не смешали с ним.
Голуба, брось, к чему теперь суеты!
Что значит "есть бесцветные поры,
Когда не пишется"? Самонаветы.
Или вот это -- "новости стары,
А новые похожи на клеветы -
Боюсь, что ты рассердишься" -- муры!
Известья не легки, но в чем вопрос-то:
Твое молчанье тяжелей раз во сто.
Вот что тебя прошу я от души -
Что б там, в Москве, с тобой ни приключилось,
Ты мне тотчас все это опиши,
Пиши, когда погода не смягчилась,
Пиши, когда дела не хороши,
Пиши, когда ничто и не случилось,
Пиши, когда и радость, и беда.
Пиши равно. Я писем жду всегда.
* * *
4 ноября 1942, Архангельск
Родная, Ирочка! Ругаться буду -
Ну что тебе надумалось болеть!
Где это отыскала ты простуду?
Спасибо маме -- есть кому жалеть
И суетиться, успевая всюду,
Хоть ей, недужной, где со всем поспеть!
На днях я получил твою посылку,
Благодарю, роднуля, за присылку!
Но лишнего ты мне не посылай -
Пришли мне варежки, часы и бритвы.
Бельем моим себя не утруждай:
Имею для молитвы и для битвы.
А нож (монгольский) выложь и подай.
Меняются условья нашей житвы.
А чтоб тебе следить весь ход вещей -
Пришли бумагу и карандашей.
* * *
11 ноября 1942
Привет родным! Я к Бую подъезжаю.
Москва так близко, но не захватить!
Другого случая себе желаю,
А этот повод надо упустить.
Что в планах у начальства -- я не знаю.
Хочу проситься в школу -- повторить
То, что когда-то так далось легко мне,
А ныне, отупевший, плохо помню.
А к слову -- чувствую, что у меня
В родном мне доме неблагополучно,
В чем боле убеждаюсь день от дня.
И я прошусь на фронт собственноручно,
Мою нелегкую судьбу кляня -
Чтоб сгинуть, как то с чувствами созвучно.
И это -- вовсе не дурацкий понт.
Нет, мне один конец. На фронт. На фронт.
* * *
17 ноября 1942, Архангельск
Иринушка -- весь испереживался,
Душой и телом всячески изныл,
Покамест до Архангельска добрался
И в кадрах тут любезно принят был.
Со мной одним начкадров совещался
И мне военучебу предложил.
Благ пожелал мне. Росчерком единым
Я более не числюсь гражданином,
Но, как стройкомандир РККА,
Теперь я в зимнее обмундирован.
Шинелька подкачала -- коротка,
И сапогами я не очарован:
Уж больно голенища широка.
Но кошт хорош -- научно обоснован.
А более всего мне по нутру
Порядок. Словом, это все к добру.