Любил костюм, так пахнувший листвой,
Что, кажется, пошевели он складкой -
И складка разродится куропаткой.
Таким его я представлял себе
В землянке, со слезой в доске сосновой,
Когда он значил все в моей судьбе.
С глазами круглыми, бритоголовый,
Прислушавшийся к медленной стрельбе,
Все вынесший: и страх, и долг суровый,
Он думал о трудах большой стези,
О танках в старой торфяной грязи, -
Без страха и упрека древний витязь...
А а, что я? Я был его щенок,
Шалевший оттого, что, с ним увидясь,
Мог мячиком крутиться возле ног.
Как вдруг в дверь постучали: Распишитесь! -
И мама грузный приняла мешок.
-- Ого! Центнер свинины, еле вперла! -
Открыла, вскрикнула и сжала горло.
Ну кто ж еще в мешке, как не отец, -
Решал я про себя, -- вон как заляпан!
Сорокам, розам и ежам -- конец!
Не прыгнет, не посодит мать на шкап он. -
Тут из кармана вылез вдруг птенец,
Нагадил на его, отцовский, клапан -
И мать, ах, мать, невинная душа,
Сквозь слез заулыбалась не дыша.
С чего-то вдруг она расхохоталась
И рот свой пальцем тронула слегка,
Как если бы с рассудком расставалась,
Но не рассталась, и, костер смешка
Спеша залить слезами, разрыдалась
У милого, у страшного мешка,
А я, суровый, как одно из дышел,
Обдумывать несчастье в сени вышел.
И стал пинать собаку без помех,
И в уши мне все лезли как угроза -
То дивный бисерный отцовский смех,
То голос вкрадчивый: Смотри, вот роза!
О, этих лепестков чудесный мех
Дарит почище доктора Склероза
Забвенье страждущим! Смотри, смотри! -
Пылает не листок, пожар зари! -
И я смотрел, но ничего не видел,
А слышал только материнский рыд:
Ах, Паша, Паша, ты меня обидел! -
Она визжала: Где теперь зарыт
Кузнечик мой! -- Ну вот, лежи, реви, дел! -
Я зарычал в сенях почти навзрыд:
И чтобы зарычать была причина.
Он у меня отец, у ней -- мужчина...
Отец ни с кем не уживался ввек,
Повсюду заносил веселый норов -
То комиссар никчемный человек,
А то директор шахты туп как боров.
И неповинну голову кнут сек:
Подписки, вычеты из договоров...
И тут он все скрипел, идя на рать:
Ах мать, ведь не хочу я умирать!
За что убьюсь-то? За мою каторгу?
Костьми полягу за собачью цепь?
Сотруднички меня мотнули с торгу,
А сами-т не на фронт, не в тую степь. -
Но думаю, хотя и без восторгу,
Он поднимался с трехлинейкой в цепь
И шел, пока дыхания хватило,
И умереть ему, пожалуй, льстило.
Зане он мер не за зараз, за роз -
В том некая есть разница, поверьте,
Для тех, кто как мишень под пули врос, -
Да, да, высокое в подобной смерти!
Не очень важно -- немец ты иль росс.
И смерть тогда -- что пауза в концерте,
И захлестнувшая тупая боль -
Быть может, лишь тональность си-бемоль.
Мать и отец. Их разговор печален.
-- Ты постарела, милая моя. -
Та смотрит на него, и взор печален.
-- А ты -- все та же звонкая струя!
Ты все такой, хоть зимний двор печален!
А помнишь бабочку? -- Да, жизнь моя,
Она была в тот трудный год как помощь,
И в комнату вошел июль -- ты помнишь?
-- Ну, помню ли? -- А помнишь легкий звон,
Раздавшийся о день, еще не дожит, -
Там билась птица в переплет окон...
Уже уходишь? -- Да! -- Так скоро! Чтожет? -
-- Я только бабочка, -- смеялся он, -
Январская... -- Придешь еще? -- Быть может! -
Он уходил, он говорил: Прощай! -
И выкипал на керосинку чай.
АНТИКАНОН
Мы жили от устава -- за стеной.
Устав к нам сколько ни стучи в квартиру,
А мы к нему в брандмауэр -- ни Боже мой,
Хоть плачь! А он -- фурычь иль агитируй!
Другим легко. Чуть кто-нибудь другой
Тук-тук... а стенка -- шасть -- и в ухо сбирру
Уж шепчет на стульце монастырка:
"А мне Жидков написал с потолка
За шиворот. Примите к йогу меру!"
-- А что, он иог? -- "Иог... мою мать" -- Ну, ну! -
И вот Жидкова за ушко и в шхеру.
Жидков -- ругатель. Чувствуя вину,
Стоит и пальчиком копает серу.
Словесная зуда неймет. Усну
Вот-вот. Натуга страшная. Да, право,
Жидков, он как-то не с руки устава.
Зато наказанного без вины
Пригладит Тетушка, утишит страсти -
Добренька, тихонька. Тетушкины
Малые малости все, комнатности -
И люблю уюты Тетушкины:
Гонят каменности и все напасти, -
И "тихий Господи", и блюдца глаз,
Откуда крошка-слезка пролилась.
Ведь вот Жидкова Ольга -- вся другая:
К нам не пройдет, не напоив калош,
Луча глаза в очки и все ругая
Ругательно: "Собрать, ядрена вошь,
По рваному, пойти нанять бугая,
Чтоб горсоветчика какого в дошш
Здесь утопил! Ох, ломота сустава!"
Но и она не пьет воды с устава.
Ох, мать честная, сколько ж горсовет
Чиков тут надоть утопить по лывам,
Чтобы в домах окрест не гаснул свет
И чтобы в лоб не прыгали углы вам!?
Нам с Тетушкой -- устава вовсе нет:
Нам в баню не ходить, тереть полы вам,
Затрещин не иметь -- нам молоко
Не пить! И без устава нам -- легко!
(Устав: учеба, кол в тетрадке, баня,
Грести с бидоном в лавку, подустав,
Иудушка, Фадеев, Дядя Ваня,
Тычки и нежности. Антиустав:
Сладкая Тетушка купает в ванне,
На завуча с училкой наплевав,
Смотаться в лес. А в Хомутовском -- липки, -
А. И. сооружает вальс на скрипке.)
А Тетушка? -- экономистом служб.
Это она разводит по району
Питомники из карликовых луж
И гололедицу -- в пандан сезону -
И школьников диавольски возбуж
Дает, чтоб пионер -- не по канону! -
Стал хоть в оазис тощих перемен
Законченный враг всяких гигиен -
Не Федор -- нет, но антисанитарий
Федька -- черт, Васька, Гришка и т. п. -
Орясина, весь в тине, кровь на харе -
Позорник, воплощенное ч. п., -
Ильи-пророка и звезды викарий -
Пьющий из луж ворюга -- и вообще -
Бродяга с трупом кошки и вороны...
-- Навоз "Аппассьоната"! -- Нет, законно...
(Я слушал их весьма горячий спор)
-- Нет, "Аппассионата" -- дрянь, из говен... -
-- Как можно сочинять такой позор!
-- На 23-й оплошал Бетховен.
(Я не спеша пересекаю двор,
Кричит А. И.: Антоша, будь любовен,
Как ты к "Аппассьоната"? -- Я? Никак! -
А. И. хохочет, скалит зубы Фрак.)
Но Тетушка им не чета. Мы что ли
Против канона? Нет, избави Бог!
Из дождевалки льем в желтофиоли,
Стучат... не всех пускаем на порог.
Как все, штаны просиживаем в школе.
Вот не как все: опустишь в кипяток
И. М. -- экономиста в сетке с палкой,
И выйдет тетя с лейкой -- дождевалкой!
Она -- огнеупорна, кислото
Упорна, плоть и кровь, антиударна!
Лишь сердце уязвимо. Только кто
Поймет? А обращаются -- бездарно.
И руки Тетушки -- как решето:
Там поцелуй и гвоздь идут попарно -
От маленьких сердечных катастроф
На кашках и желтофиолях -- кровь.
Вот вкратце Тетушкина "виа кручис":
Любила (нечто)... верила (в ничто)...
Кавалергарды... множество их, мучась,
Ей объяснялося в любви... как то:
Мне все равно -
Страдать иль счастьем
наслаждаться...
К страданьям я привык давно -
Мне все равно, мне все равно!
Она: Здесь каждый стих любовью дышит,
А сердце холодно, как лед!
Или: Человеческим стремлениям
В душе развиться не мешай...
С ними ты рожден природою,
Возлелей их, сохрани: