Ростислав знал, что преступлений, подобных этому, в Крыму не было с 1947 года. Тогда в первые послевоенные годы у населения изъяли огромное количество разошедшегося по рукам оружия. Были случаи изъятия даже противотанковых ружей и противотанковых мин, а в одном из сел у местной жительницы отобрали немецкий бронетранспортер: его она заботливо хранила в сарае на случай возобновления военных действий. Много оружия было изъято у крымских татар, которых переселили за массовое пособничество врагу во время войны. Сейчас ситуация в Крыму была спокойной и стабильной, полагал Розов. С большой долей уверенности можно было утверждать: убийство Льда и его людей, обставленное так, чтобы о нем говорило как можно больше людей, совершили гастролеры. То есть неместные. Мастодонт и Джага, решающие вопросы в воровской среде здесь, в Крыму, – не враги себе, убивать авторитетного московского вора на своей земле – глупость.
«И все-таки, – размышлял Розов, – почему Лагин вдруг заинтересовался этим делом? Где он вообще мог пересекаться со Льдом? Мало информации. Нужно подождать. А вот и человек, с кем назначена встреча…»
От пирамидального тополя, тонувшего в предночном сумраке, отделилась фигура сутулого, коротко стриженного человека с папироской в руке. Некоторое время он, стоя боком, присматривался к Розову, потом бухнулся на скамейку рядом с ним и выговорил:
– Ну?
– Ну – это я тебе скажу. Что нового? Было?..
– Да, было. Сходняк постановил закрепить Гавану.
– Гатагова?
– Его самого. Меня прокатили: Гавана сказал, что трупов накидаю. Все-таки моего братуху убили, – отозвался Сулима, брат Сережи-мордвина, и его глубоко посаженные, обведенные жирными тенями глаза вспыхнули в тусклом лунном свете.
– Нет, с трупами ты поостерегись, – саркастично отозвался Розов. – Сдается мне, и без того немало дел наворочают.
– Мастодонт большой крови не желает. Он хочет тишком, да по-быстрому. А уж если сам замазан…
Розов повел плечами:
– Ой, боюсь, не получится тишком. Слишком много людей в курсе.
– Это уж точно. Могли бы ведь загасить по-тихому, мало ли в горах укромных мест, где никогда не найдут? Так нет же, нужно было валить так, чтобы кипеж на весь Крым был. Да что там Крым – бабахнуло на пол-Союза. В Москве чинари, поди, грызню затеяли, не говоря уж о наших… – выговорил Сулима.
– Это точно, – кивнул Розов и снова вспомнил тестя, его напряженные металлические интонации в голосе. Сощуренные внимательные глаза. – Ты вот что, Сулима… Ты чего-то недоговариваешь. Я ж тебя давно знаю. Папироска в пальцах прыгает… Оно понятно, брата убили, но…
– Да прав ты, начальник! – подался к собеседнику блатной. – Тут такое дело… Мастодонт не сказал, но на сходняке потом меж себя шептались: не один Лед ушел, и общак с ним. Лед был держателем общака…
– Чьего? – резко подался вперед Розов.
– Много от меня ты хочешь, начальник. У нас так часто бывает, что и не знаем, кто именно общак держит, – отметил тощий Сулима. – Базлали, что Лед всегда носил на руке перстень, а перстенек тот как раз и был из общаковского актива – ну, вроде «маячка» для посвященных, что, дескать, это Лед за общий котел отвечает. Тот перстенек на руке у него и был, когда нашли их.
– Что, перстень – главный опознавательный знак? – усмехнулся Ростислав. – По нему уверились, что именно Лед в машине был? А то ведь с одной руки на другую перстенек перекинуть – не велика премудрость, верно?
– Да ну… – уклончиво выговорил Сулима. – Да много там было всего… примечательного. И перстень, и по зубам глянули, по наколочкам уцелевшим… Рука у него была в одном месте переломана – это тоже было.
– Рука?
Сулима крякнул.
– Да… левое запястье, – нехотя сказал он.
– Значит, он? – нажимал Розов.
– А ты что, не веришь, начальник? Хотя у тебя работа такая – никому не верить. Ты ж – барбос. Ну-ну, не зыркай. У нас, правда, тоже: не верь, не бойся, не… Ну, да ты знаешь. Ты у нас все знаешь… Лед, конечно. Он это был. А из-за общака теперь многие в большой печали. Не одна башка заболит, не одну снесут. Там не руки ломать будут, не запястья – а головы полетя-ат… Ладно, я все сказал, – встряхнулся блатной. – Если что нужно будет, не ищи, а подай весть, я сам всплыву. Сейчас будут большие разборы… Под раздачу может попасть кто угодно; да что я – даже Большой Маст, он сейчас не у всех воров в фаворе, а нынешние замутки кого угодно могут из авторитета выбить… – пробормотал Сулима, и только сейчас следователь Розов понял, что вор сильно пьян. – Светиться нет резона, – добавил Сулима и сплюнул себе на штанину.