- Приветик, - садится за столик хмельная прелестница. - Сделать тебе минетик?
Я смеюсь: где, милая, здесь, в "Кабанчике"? Девушка смотрит в меня глубинным взглядом, в нем угадывается бушующая вулканическая лава будущего нашего соития. Мне этот взгляд приятен:
- Ты как факир.
- Ф-ф-факир?
- Факир играет на дудочке, - объясняю, - и змейка под звуки музыки подымается из корзинки.
- А-а-а, - понимает, налегая на столик плодородной грудью, - а мы сейчас проверим... змейку.
- Верочка, мы в общепите, - напоминаю.
- Ого! - не обращает внимания. - У нас там, в корзинке, кажется, удавчик?
Наши террариумные изыскания заканчиваются тем, что натуралисты поспешно покидают заведение общественного питания. Алабамский негр в московской многообещающей ночи провожает нас улыбкой.
- Какой ты чумазенький, - смеется Верочка, пытаясь хлопнуть швейцара по цилиндру. - Почему не умываешь рожицу? - Я оттаскиваю проказницу к автомобильчику, чувствуя под рукой вибрирующий стан, будто внутри его пребывают серебряные колокольчики.
Загружившись в ралли-драндулетик, мчимся по столичным проспектам. Наши лица искажаются от нервного света встречного транспорта, словно мы сидим верхом на болиде и несемся сквозь метеоритный яркие потоки.
Наш полет заканчивается мягким плюхом на незнакомой мне планете. Она тиха, уютна и напоминает малогабаритную квартирку в районе Измайловского парка. Перед посадкой астронавты успевают залететь на базу, где пополняют съестные запасы, включая ликеро-водочные изделия.
- А мне всегда есть хочется, - признается Верочка в универсаме, после любви. И пить тоже.
Этим она мне и нравилась - простодушием: не усложняла отношения и принимала условия вечной игры между мужчиной и женщиной такими, какими они были.
- Эта квартирка бабульки моей, - посчитала нужным объяснить, когда мы толкались в тесной прихожей, заставленной стареньким комодом и трюмо. Подарила на восемнадцатилетние, - и от нетерпения впилась в мои губы. Любишь, хочешь?..
Я не ответил по причине обоюдного сладострастного поцелуя. Впрочем, ответ и не требовался - мужчина обязан действовать как боец во время штыковой атаки: решительно и безоглядно. Я и действовал, воплощая в жизнь тактику и стратегию победы на чужой территории. Смяв поначалу как бы активно сопротивляющегося противника, мой передовой отряд разведчиков принялся дерзко исследовать местность. Она была подвижна, плодородна, холмиста и с глубоководным болотцем, поросшем колющими кустами жасмина. Дальнейшие боевые действия развивались традиционно: мощная фронтальная атака и... полная капитуляция противной стороны.
- О, какое счастье, а я думала, что мужик у нас перевелся, призналась Верочка, плавающая в смятых простынях, как в волнах, и фальшиво напела, наваливаясь грудью на меня: - "Ах, Вера-Верочка, какая девочка! Какая девочка, аж не в терпеж! Пока есть денюжки, хрусты-червончики, бери её и делай что хошь!"
- Намек понял, - сказал я.
...Потом наступило новое утро - измученная бесконечными оргазмами прелестница спала как убитая. На распухших губах блажила счастливая улыбка. Молодая крепкая грудь напоминала шатры летнего шапито. Я прикрыл простыней умаянное красивое тело, облитое сперматозоидной глазурью и ушел. Причин оставаться у меня не было. Я узнал все, что хотел узнать. Узнал в те короткие минуты роздыха, когда мы на кухоньке пополняли свой, скажем так, энергетический боезапас. По словам доверчивой Верочки, её шефиня убыла в город контрастов Нью-Йорк с Эдиком Житковичем. Каким ещё таким Эдиком, насторожился я. Любовником, рассмеялась девушка, и поведала курьезную love story, когда она вечерком, вернувшись по пустяку, услышала, а затем и углядела через замочную скважину свою суровую начальницу в классической позе миссионерки, возлежащей на рабочем столе.
- И на кнопке, - сказал я.
- Что?
- Прости, это я так, - проговорил, вспомнив прекрасное прошлое, когда мой друг был жив, он был боек и весел, мой товарищ, и шутил, помнится, о канцелярской кнопке. Жаль, что теперь не услышу его глуповатых шуточек. - И что, милая, там был Эдик?
И не только был, но и активно функционировал меж лебяжьих ляжек госпожи Пехиловой. Любовники были так увлечены добычей судорожного счастья, что не обращали внимания на окружающий мир и всевидящее око любопытной Верочки.
- А подсматривать нехорошо, - заметил я. - Должно быть, Житкович писаный красавец?
- Куда там? - махнула рукой. - Потертый пиджак. Лысоватенький такой и с брюшком, бр-р-р! - И предложила. - Давай выпьем за нас, Димочка, и забудем их, козлов!..
- За тебя, баловницу, - поднял бокал с шампанским; и, когда выпил, поймал губами кофейный по цвету сосок обнаженной и безупречной груди. - У, сладенький какой!
- Ой!
- Что с тобой?
- Влюблена!
- И покой нам только снится!..
- Ага!
И тем не менее уснула - уснула, когда в окно глянуло сонное и поэтому малопривлекательное лико нового дня. В сером свете этого нового денечка я обнаружил записную книжку любвеобильного секретаря "Russia cosmetic" и одолжил записи на неопределенное время.
Ситуация усложнялась: такое впечатление, что помимо импортных Хубаровых, в парфюмерном бизнесе задействован некто наш Эдуард Житкович, имеющий право сажать исполнительного директора фирмы голой попкой на холодную и колкую канцелярскую кнопку. А такое положение вещей весьма подозрительно. Не является ли наш Эдик представителем российской ОПГ организованной преступной группировки? Или он честный предприниматель, исправно пополняющий государственную казну? Будем разбираться с потертым гражданином, дилетантом в вопросах любви. Дилетантом, поскольку, подозреваю, г-н Житкович, помимо возможных организаторских способностей, не способен на феерическую фантазию в активные минуты, когда сияющая от сладострастия душа парит над вселенной, как херувимчик в молочных облаках.