Федор попал в заколдованный круг. Красивого жизненного старта не просматривалось. Он уже отстал от своих сверстников, заканчивающих вузы, имеющих все: машины, квартиры, богатых или успешных родителей, и в перспективе престижную работу в солидной фирме. Надо было сразу отвечать согласием Виктории – уже не единожды пожалел Федор. А теперь, чтобы не с нуля начинать, придется соглашаться на скользкое предложение Купца. Не такой он и умный этот старый барыга, как хочет представиться. Швейцары ему подобострастно двери ресторанов открывали. Сейчас! У него самого не срослось. Приходится вновь на старости лет идти на дело. И привлекать молодых – Федора. А ведь Купец – не альтруист.
Липкий пот неожиданно разлился у Федора по спине. Ия правду сказала. Старик собрался его убрать после дела. Остается одно – или выйти из дела или переиграть Купца.
– Ах, Виктория, где ты? – заполошно подумал Федор и послал сообщение. «С ума схожу. Отзовись, любимая».
Закрыв дверь квартиры, Федор вышел на улицу. Если бы он хоть раз оглянулся назад, то увидел бы, что его до самого метро преследовала легковая машина, затем водитель вышел и спустился вместе с Федором в подземку.
Глава XIII
Cветское событие в конце лета – открытие антикварного салона и художественная выставка. Неплохой винегрет для тех, кто не все деньги растратил на Лазурном берегу и на Мальдивских островах. Прикупить можно холст на стену. И покичиться перед соседями. Правила хорошего тона среди нуворишей ныне предполагают, что светский, приличный человек может говорить только про «мани». И петь только про «мани-мани». Все остальное признается за дурной вкус. Старые божки посажены в горшки и выброшены на свалку. Слово «гуманизм», произнесенное невзначай за обильным столом, вызывает ироническую улыбку или циничную насмешку. На уровне подсознания новые хозяева жизни чувствуют, что хотя в кармане у них и звенит, но в душе пустота. Чем ее заполнить? Хоть чем. А лучше всего тем, чем можно нос соседу утереть, правильно вложить «бабки» и еще создать себе славу мецената, коллекционера, особи человеческой приобщенной к высокому и вечному.
Волчий аппетит заглотнуть побольше и блеснуть поярче тянет нуворишей на разные выставки. Истинных ценителей размазывающих слезы и сопли восхищения среди них практически нет. Но есть другое, то, чего лет двадцать назад и в помине не было. Хвост. Ныне всякая вошь, нацепившая дорогую брошь, почитает его иметь. Хвост-секьюрити. И чем больше у тебя хвост, тем ты успешнее в этой жизни.
Купец видел, как из Майбаха, припарковавшегося перед Выставочным домом вышла почтенная дама лет сорока пяти, килограммов ста двадцати. Властным жестом она приказала двухметровому охраннику соблюдать дистанцию.
– А вот и наша птичка! – сказал Купец.
– Птичка невеличка! – довольно улыбнулась Ия. – Как с ней справится наш Федя! Не надорвался бы, случаем!
Дед недовольно покосился, на ту, которая считалась его внучкой.
– Ему не на руках ее носить! Ты лучше скажи, до чего вы договорились?
– Я его ненавижу!
– Ох, и темнила ты! Не хочешь, не говори! Твое дело. Я думаю, тебе пора. Пойди, походи за своим голубочком, потом расскажешь, как он работает. Охрану клиентки видишь?
– Этого верзилу? Вижу!
– Вот и пропусти их всех вперед.
Ия выпорхнула из машины, а Купец остался. Он закрыл глаза.
А выставка шла своим чередом. Народ ходил по залам, выходил, жевал бутерброды на ходу. Двухметровый охранник из Мазаратти шедший за габаритной мадам вдруг увидел знакомого, непроизвольно остановился и воскликнул:
– Васька! Генерал… ты?
– Я, Никита! Я! Давно не виделись что ли? Чего шумишь народ пугаешь. Вороны вон от твоего крика повзлетали.
Амбал Никита дорисовал на лице маску неописуемой радости мазками неподдельного удивления и перешел на спокойный тон.
– Ты вчера ничего не говорил, что по выставкам шатаешься. Думаешь, сельпо-матушка культурным станешь? Ха, ха! И не мечтай. Кому расскажу, что Ваську Генерала на выставке встретил, ржать будут. Кой черт тебя сюда занес? К зачету бы лучше готовился.
Они обменялись рукопожатиями.
– А тебя?
– Меня? – Никита кивнул головой куда-то вперед, – я на работе. Моя клиентка, обожает всякие вернисажи, толкотню, разговоры о своей персоне. Я ж в сыскной фирме подрабатываю, забыл? Телохранителем при ней. Первый месяц. Вожу ее в две смены, через день. Говорят, никто больше двух месяцев рядом с нею не выдерживает. Вот, мой шеф меня десантуру к ней и приставил.
– И что у тебя с ней?
Никита недоверчиво глянул на институтского знакомца.
– Ничего! Охраняю, как положено! Платят за эту дуру, как за олигарха какого. По двойной ставке.
Васька Генерал рассмеялся.
– Чудак. Охраняет он. Кому твоя охрана нужна? Клиентка и тебя попросит заменить в конце следующего месяца, если ты не будешь совмещать приятное с полезным.
– Ну… Я на это дело не нанимался! Она же старуха. На пятнадцать лет старше меня. И замужем вроде. Я уж подумывал об этом. На черта мне приключения на одно место. Вдруг нас на пленку снимают? Скандал будет выше крыши.
А Васька Генерал назло гнул свою линию. Ему обидно было, что приятель не поверил в его высокие запросы.
– Снимут тебя в конце месяца с доходного места, вот посмотришь, Никитка. Тебя же молодого твой генеральный директор на амбразуру кинул. Телом ты ее должен закрыть. Сам же говоришь, по двойной ставке проходишь. Тебе авансом платят. Гы, гы, гы!
Васька Генерал брал реванш, поставив невоздержанного на язык жеребца Никитку на место. Озадаченный охранник хитро улыбнулся и сказал:
– Согласен я с тобой. Мне эту мадам терять нельзя. Только не думай, что я пальцем деланный. Раскусил я ее. Я на нее, на эту дуру, другой капкан поставил. Ей не мужика подавай, а славы. Баба признания хочет, блистать хочет, царицей бала хочет быть, а от нее все нос воротят. Она хочет у себя литературный салон открыть. Где она поначиталась такой ерунды не знаю, но считает, что у ее ног должны сидеть молодые поэты и стихи в ее честь слагать.
– Ну и что, вполне нормальное желание, – пожал плечами Васька Генерал, – в молодости бабу по кустам недотискали. Сейчас она при деньгах. Ей признание нужно, к деньгам общественное приложение. Она готова меценатом стать, театр свой открыть, кабаре, хоть сортир как говорил Нерон, лишь бы на слуху быть. Моя половина от нее недалеко ушла.
Никита зыркнул недоверчиво на Ваську Генерала и продолжил:
– Представляешь, Вась, вся себя обвешала бриллиантами. А как только о ней какая-нибудь газетенка два скабрезных слова наберет или фотографию тиснет, эта дура готова весь тираж скупить. Я сначала думал, чтобы от стыда не провалиться, а оказывается, она газеты в свой родной город отправляет, в Дебаньск. Вот такая у меня служба на сегодня. Ты правильно Василий угадал. Нестерпимый зуд у бабы на энто дело. И решил я ей помочь…
– Сам или нанял кого? – рассмеялся Васька Генерал.
– Пока только сговорился. Мужика тут одного нашел, портреты пишет. Описал ему всю ситуацию, и сказал, что процент хочу с него поиметь. А бабу миллионершу помогу раскрутить. На живописи тетка помешалась. Богемной жизни хочет. И тебе работа мужик, и мне выгода. На десяти процентах сговорились. Хочешь, пойдем глянем. Художник-борода. Вчера он картины свои развешивал, а я ему лапшу на уши навешивал. Вроде сладились, с каждой картины, что с нее напишет этот мазила будет мне отчислять десять процентов.