– Я тоже всю жизнь мечтала о своем салоне, – заявила Аглаида, – а ваша идея хороша. Знаете что, поехали ко мне домой, я вас отличным чаем угощу. Заодно и обсудим все проблемы собственной галереи. Вы как, Федор, не против? Эдит я вас приглашаю. У меня и оттоманка есть. Мы Федора у ног посадим.
Федор промолчал, он был слишком «за». Все выстраивалось в его пользу. То, на что Купец намечал потратить месяц времени, у него выгорело за пару часов. Сама в гости зовет. Федора даже оторопь взяла, как легко это получилось.
А Аглаида блюла свой интерес. Она хотела дождаться у телевизора вечерних и дневных выпусков новостей. Триумф на людях вдвое слаще. Да похвастаться было чем.
Поехать в гости Эдит сразу согласилась.
– Я только мужу позвоню.
Василий Генерал непроизвольно дернулся, когда у него на поясе зазвонил мобильный телефон. Он отлично видел, как его драгоценная половина поднесла к уху трубку.
– Василий – это я. Я тебе с выставки звоню. Меня в гости пригласили, ты не будешь против, если я приму приглашение.
– А кто пригласил?
– Кто? Ах ты, мой ревнивец. Замечательная женщина. Аглая Зауральская. Рядом со мною стоит. Меценат между прочим. Я, думаю, ненадолго. Нет, не в ресторан. К ней на квартиру. Ну хорошо, мой ненаглядный, я тебе перезвоню.
Никита слышавший весь разговор насмешливо сказал:
– А про твоего соседа Красавчика ни слова. Интересно, возьмут они его с собой или нет? Не хочешь поспорить на бутылку коньяка долларов за пятьдесят?
– Возьмут! – сказал Васька Генерал.
– И я думаю, возьмут! – сказал Никита.
– Тогда вскладчину бутылка долларов за двадцать.
– Идет!
Внизу обе дамы собрались покинуть выставку, когда Федор напомнил Аглаиде, что они обещали художнику Владилену Треске вернуться.
– Заказывать портрет будете у этого артиста?
– А кто это? – спросила Эдит. Федор и тут не стал темнить.
– Я у этого художника вроде коммивояжера. На проценте сижу. Неплохой, кстати, портретист. Если его сильно раскрутить, то и за первого мазилу в странах СНГ сойдет.
– Пожалуй, закажу портрет! – сказала Аглаида. – С него и начнем галерею.
Когда подошли к Треске он чуть ли не подпрыгивал на месте, во всяком случае лицо было напряженно и скула сведены. Чего это он? – подумал Федор. Нервничает что ли из-за заказа? И лишь большой специалист по продаже в розлив пива, Аделаида правильно оценила причину зажатости мастера кисти. Она громко шепнула:
– В туалет даже не сбегал родимый, все боялся, что мы мимо пройдем. А вы Федор говорили, что он членов Политбюро рисовал.
– Вот оттуда и дисциплина! – ответил Федор. – Потому и не бегал, что вас к члену Политбюро приравнял.
Аглаида благодарно улыбнулась.
Подошли к художнику. Потертый замшевый пиджак, платок на шее создавали ему достаточно богемный вид. Эдит стала рассматривать его немногочисленные портреты, не вступая в общий разговор. Аглаида сразу взяла быка за рога.
– Владилен. Писать меня вы будете разную, от ноги и выше. Я подумала и решила вас сделать своим личным живописцем.
Федор втянул голову в плечи.
Для тонкой, ранимой души художника это прозвучало, почти как «я вас решила сделать личным конюхом». Владилен Треска налился краской, губы вытянулись в презрительной гримасе, одну руку отвел за спину, вторую выбросил вперед. Федор подумал, что сейчас грянет гром. Но художник всего лишь, высоко задрав подбородок, с вызовом спросил:
– Если я вас правильно понял, то вы меня покупаете? С потрохами?
– А что тут обидного, – невозмутимо спросила Аглаида, – футболистов покупают, хоккеистов покупают, и я вас хочу купить. Лет на пять. В год десять портретов осилите? Осилите. Итого за пять лет напишите для меня пятьдесят портретов. В месяц по портрету. И еще будете иметь в году два месяца отпуска. Мне кажется это нормальное предложение. И не надо будет лаять на площади в голом виде. Мы вам такую рекламу сделаем. Баночки с вашим дерьмом в Англии покупать будут коллекционеры. Под Хохлому баночки распишем.
Не вынесла тонкая душа художника искушения сладким звоном монет и он, отведя взгляд в сторону, глухо спросил:
– Может лучше небольшие бочонки?
– Чего бочонки?
– Под хохлому распишем!
Пока Аглаида проникалась величием замыслов не раскрученного гения, гений вступил на рыночную тропу. Последовал меркантильный вопрос:
– Во сколько вы оценили мое творчество?
Аглаида фыркнула:
– Конь у меня в конюшне стоит, два миллиона долларов стоит. Вот его я оцениваю в два миллиона долларов. Своего агента Федора вы оценили в двенадцать процентов, а он больше стоит! – и тут же резко спросила: – А вы сами сколько просите? Только не думайте долго, говорите сразу. Я жду. Ну?
– Десять миллионов долларов! – брякнул Владилен Треска и уставился на Аглаиду извинительно-беспомощным взглядом. Аглаида жестко заявила:
– Ты? Как пять жеребцов? Ты что афонарел? Дам я за тебя пол жеребца, один миллион долларов, плюс мой стол, мои краски и моя арабская кровать.
У всех троих: у Федора, у Эдит, и у Трески вытянулись лица. С деньгами все понятно, а что означает кровать?
Владилен Треска мгновенно превратился во Владилена Тоску. Он жалобно проблеял:
– Пять миллионов и без кровати. Кровать, руке обремененной кистью не создает вдохновения.
Эдит и Федор отвели в сторону смеющиеся глаза.
– А на чем я буду позировать? – резко спросила Аглаида. – Моя последняя цена, миллион сто двадцать тысяч. Сто двадцать тысяч, это процент вот этого юноши, – она показала на Федора, – а начальником Треска у тебя будет Эдит. Мы свою галерею создаем. Проникайся идеей. Я тебе завтра с юристом пришлю договор. Пойдемте, господа.
Художник стоял как оплеванный. Когда Аглаида отошла, он услышал возмущенную реплику новоявленной хозяйки.
– Понимать надо куда тебя приглашают, чмо академическое. Аглаида Зауральская – не занюханный член Политбюро.
Федор задержался с Владиленом Треской.
– Соглашайтесь Владилен без разговоров. Договор подпишете, там видно будет.
Художник мялся. Федор подумал, что тот начнет просить у него денег взаймы. Ошибся.
– Федор, у меня мастерской нету!
– А куда она делась?
Владилен Треска неопределенно покрутил рукой.
– Понимаешь, то…се…развод…долги. Подвал в доме культуры и тот отобрали.
– Под что?
– Под платный туалет.
Федор легче смотрел на жизнь.
– Ну, тогда вам сам Бог велел соглашаться. Я завтра приду. Как вас найти? Где живете? Визитка есть? У меня рука везучая. Не переживайте. Эта мадам Аглаида Зауральская еще будет вам чай с поклоном подносить. Увидите.
– Лучше бы что покрепче поднесла!
Глава XV
Никита охранник встречал Аглаиду на выходе из Выставочного дома. Хозяйка приказала ее с гостями отвезти домой. Никита подогнал машину к парадным ступеням. Сели. Федор рядом с водителем, дамы сзади. В такой дорогой машине как этот «Майбах» Федору еще не приходилось ездить. Когда машина тронулась первой начала разговор Аглаида:
– Не переоценила ли я этого художника, как ты думаешь Федор?
Он усмехнулся.
– Пятьдесят картин за миллион? Даже не думайте. Представьте, что один из ваших портретов попадет в Третьяковскую галерею. Триста лет пройдет, экскурсовод будет водить народ и рассказывать: «А это портрет художника Трески, знаменитая Аглая Зауральская. Единственная женщина догадавшаяся запечатлеть себя на пятидесяти полотнах одного и того же художника. Никто из современников не предполагал такого ошеломляющего успеха. Как сказал великий философ девятнадцатого века Георг Вильгельм Фридрих Гегель эта идея бесконечно законченного в себе бытия или абсолютного духа, то есть духа «в себе и для себя» открылась ей во время посещения выставки в Выставочном доме. Озарение свыше, первобытный эрос перерос себя и выкристаллизовался в гарантированное удовольствие личностного восприятия в форме иконического полотна близкого себе по образу и подобию». И тут кто-нибудь из экскурсантов спросит, а где остальные полотна? И получит ответ: «В лучших коллекциях мира».