– Аглая в школе… пивом торгует шалява… а вот и малышка …узнаешь детдом…а это загс… муж вообще ничего не … А это справка о ее смерти…
Голоса зазвучали глуше. Никита ничего разобрать уже не мог. И вдруг Аглаида заволновалась.
– Ой, как похожа… А вот и родимое пятнышко… и пупок наружу… она… Моя копия в молодости… Она знает обо мне?
– Нет!
– А чем она до этого занималась?
– Захочет – расскажет.
– Здорова она хоть?
– Ну и сука ты мамаша! Ты лучше о другом подумай. Дочь про отца спросит. Что скажешь? Эти справки покажешь? Так вот, я твои бриллиантовые цацки все забираю. А теперь, дешевка, садись и пиши от руки бумагу, чтобы твои волкодавы мне кости не переломали. Или у тебя еще вопросы есть?
– А если это не она?
Купец дал понять, что разговор окончен.
– Будь моя воля я б тебе, стерве, все ноги повыдергивал. А если это не она, то ты, бездетная дура, будешь иметь дочь сиротинку из детского дома. Но имей в виду, если она останется со мною, когда я умру, я ей в завещании про твою мерзость все напишу, – он встал с дивана, – ну-ка, папку возвращай. Мы уезжаем с твоей дочкой. Захочешь, найдешь нас. А пока давай девке на приданное свои брюлики. Мне не вечно жить, замуж хочу ее выдать за нормального парня.
Аглаида была сражена его напором. Она тихо спросила:
– Почему ты так много просишь?
Купец раздумал уходить. Он бросил саквояж на стол.
– Тебе в базарный день червонец была красная цена, ты хочешь, чтобы я и дочку твою так оценил? Курва! Пиши бумагу.
Мастифф предупреждающе зарычал, а дог и ухом не повел на резкий тон старика. Он улегся у его ног в позе охранника..
– Что писать? – спросила Аглаида.
– Пиши: я такая-сякая немазаная шалява, за воспитание моей дочери до совершеннолетия выплачиваю ее благодетелю и воспитателю господину Лодырдель в миру носящему имя Купец, скотскую дань. А именно восемь комплектов бриллиантовых украшений стоимостью двенадцать миллионов долларов.
От ребенка отказываюсь второй раз. Стерва мать – Аглаида Зауральская. Написала?
– Написала.
Купец взял записку и быстро пробежал ее глазами.
– Я так понял, что ты от дочки не отказываешься?
– Не отказываюсь!
– Поставь число и подпись. Поставила?
– Да!
– А теперь собак убери в соседнюю комнату, я тебе еще чего хочу сказать.
Аглаида беспрекословно выполняла все приказания Купца.
– Хасюмото. Карасава!
Она вывела собак в соседний зал и закрыла за ними дверь. Затем обернулась к Купцу. У того, как у фокусника из рукава вдруг выскочила плеть и оказалась зажата в руке. Аглаида не могла понять ее предназначения, пока Купец не замахнулся.
Вжик, и красный рубец заалел наискосок на спине. Купец бросил плеть на пол и сказал вскочившему Никите:
– Бери саквояж, поехали за товаром.
– За что? – воскликнула Аглаида.
– Было бы за что вообще убил бы.
Никита вопросительно смотрел на хозяйку. Прикажет, он тут же заломает старика. Но хозяйка молча снесла унижение.
– Что мне делать? – обиженно подрагивающими губами спросила она Купца.
Перед тем как выйти из квартиры Купец приказал:
– Стол накрывай, мамаша. Давай суетись! А ты, – он пальцем подозвал Никиту, – возьми саквояж. Поможешь нести.
До лифта бежала за ними Аглаида.
– Езжайте быстрее. Я, наверное, не дождусь. Умру от счастья.
Дверца лифта закрылась за Купцом и Никитой. Купец посмотрел на часы.
– Час двадцать и двенадцать миллионов в кармане. Работать молодой человек надо так, чтобы милиция тебе честь отдавала. Неси, неси. Я тебе сейчас вместо этих бриллиантов «золотце» на семьдесят килограммов отвалю.
Внизу к Никите присоединился Олежек-медведь и еще пара серьезных мужчин. На их вопросительные взгляды Никита развел по сторонам руками.
– Пока все нормально. Едем за товаром.
– А что за товар?
– Самому хочется глянуть!
Глава XXII
Повозка времени неспешно дотащилась до бархатного сезона. Купец в одиночестве сидел в кресле на площадке перед домом и смотрел на море. С улицы позвонили. Купец не торопился вставать. Он теперь никуда не торопился. Вниз по дорожке поскакал огромный дог. Собака через минуту прибежала обратно.
– Кто там? – спросил пса Купец. – Я никого не жду. Молчишь тварь бессловесная? Ну, молчи, молчи. Придется идти мне встречать.
Старик оперся на костыль и стал медленно пересчитывать ступени. Тридцать их было от дома до калитки. Открыл.
– Федор! Какими судьбами? Проходи, – затем прикрикнул на собаку, – чему радуешься дурак. Если я помру, этот архаровец продаст тебя только так. И не ластись к нему. Или запах Ии учуял?
Старик покосился на Федора, вдруг, что скажет в ответ. Молодец промолчал. Сели в беседке. Купец выставил на стол бутылку вина.
– Не обессудь. Хозяйки нету, разносолов нема. А для разговора бокал вина самый раз. Спазмы в горле расширяет. Выпьем?
– Выпьем.
Выпили по половине бокала. Помолчали. Федор был голоден и поэтому предложил:
– Может на кухню сходить, что-нибудь приготовить?
– Не надо! Ты лучше со мной поздоровайся, а то вино уже пьешь, а еще «здравствуй» не сказал. Ты вроде раньше до вина не был охоч.
– Я и сейчас не охоч, – ответил Федор. Он видел, что старик раздражен, сдал за те два месяца, что они не виделись. Мог бы к вину подать кусок сыра, но не захотел. Кажет обиду на весь мир. То пес был за все в ответе, теперь гость виноват. Федор не захотел поддерживать настроение Купца. Каждый сам себе выбирает по жизни суму. Сколько донесешь, то и твое. Не Федор виноват, что ты в конце жизни встречаешь закаты с собакой.
Вино растеклось по старческим жилам разгоняя постоянную усталость и сон. Старик поднял голову и внимательно посмотрел на собеседника:
– Когда ты ко мне пришел первый раз Федя, у тебя в глазах, в глубине, там на самом донышке, был запрятан испуг. Вот как у этого дурака, – старик показал на дога, – сам большой, сильный, а каждый день боится остаться один. Я усну, а он прибегает и нюхает, живой ли я. Значит, чует мою смерть близкую. Я и сам ее чую, не за горами она. Так что вовремя ты, Федя, зашел. А то появился бы через месяц, а тут не то что меня, а и собаки знакомой не встретил.
Старик ждал, что ответит ему гость, но тот предпочел промолчать. Тогда старик спросил:
– Ты сам, Федя, сходишь на кухню или мне старому идти закуску готовить? – Старческая желчь и тут не преминула выделиться. – А то скажешь, гостя встречает, будто тещу в объятья заключает.
Федор сходил на знакомую кухню. Холодильник был забит под завязку разной снедью. Из любопытства гость вытащил кастрюлю с первым и помешал варево половником. В мучнистой воде плавало несколько кусков мяса. Непонятно было, то ли это была похлебка собаки, то ли старика, то ли они вместе ее ели. Последнее было вероятнее всего. «И ведь не скряга, а повариху не наймет», – подумал Федор, вымыл половник и повесил его на место.
Нашел сыр, ветчину, рыбную нарезку, маслины, икру и складировал все это на сервировочный столик. Затем сделал салат из помидоров, прихватил пару рушников и повез в беседку. Старик усмехнулся:
– Ты прямо как с голодомора. Хотя, сам я, когда молод был, отсутствием аппетита не страдал.
Они долго еще говорили ни о чем, за жизнь. Наконец, когда графин вина опустел, старик сказал:
– А ты жидкий на расправу оказался. Испугался ко мне в тот же день зайти за своей долей.
– Чем это я жидкий на расправу? – обиделся Федор. Купец будто и не слышал собеседника. Он задумчиво сказал:
– За долей, за долей пришел? Или нет?
Федор улыбнулся и не ответил на вопрос. Он подковырнул старика:
– Мне кажется, Купец, ты замаливаешь грехи молодости. Ия тебе какая-нибудь дальняя родственница, которую ты как кукушка постарался подсунуть в чужое гнездо, к миллионерше Аглаиде Зауральской.
Купец ничего не ответил и лишь глухо сказал: