— Конечно, ведь только он и остался там.
Известие о том, что остров Сан-Джулио захвачен вооружёнными бандитами, сразу же собрало на берегу множество людей.
Тут и жители самой Орты, вышедшие на древние улочки городка из своих пышных особняков и вилл, утопающих в садах, и жители горных селений, спустившиеся на берег, и туристы, оставившие свой ужин на столах в гостинице.
Здесь нет только беженцев с острова. Они предпочли забраться в постели, чтобы прийти в себя от испуга.
В центре всеобщего внимания голландские туристы и лодочник Дуилио — они первыми забили тревогу. Но голландские туристы говорят по-своему, и их никто не понимает, так что отвечать на вопросы приходится Харону.
— Какие они? Как выглядят?
— Кто?
— Да эти бандиты.
— Они в масках.
— В чёрных?
— В чёрных, синих... Кто их разберёт? Я больше смотрел на оружие.
— У них ружья или автоматы?
— И ружья, и автоматы, и револьверы. И ещё я видел, как двое устанавливали небольшую пушку.
— А откуда ты знаешь, что это пушка?
— Что я, не отличу пушку от горшка, в котором варят кукурузную кашу?
— А от бутылки красного отличишь?
Дуилио отворачивается от этого нахала и отвечает двум более любезным синьорам, которые интересуются:
— А много их там?
— Много.
— Ну сколько приблизительно?
— Больше двадцати и меньше тридцати.
— Говорят по-итальянски?
— Конечно. Иначе как бы я понял, что нельзя высаживаться на остров и следует грести обратно. По-итальянски говорят, разумеется.
— А хорошо?
— Я не учитель, чтобы ставить оценки.
— Молодец, Харон! Хорошо сказано — оценки бандитам!
— Так двойка или пятёрка?
— Что ты от него требуешь! Теперь даже учителя в школе не ставят оценок!
— А с каким акцентом они говорили?
— Не знаю, с миланским, а может, с английским, сицилийским, немецким...
— С бандитским! — подсказывает какой-то остряк.
Дуилио уже двадцать раз повторил, как всё произошло. Слушатели в свою очередь столько же раз повторили его рассказ тем, кто ещё не слышал. Но ведь постоянно подходят новые любопытные, которые тоже хотят всё узнать из первых рук, чтобы потом в свою очередь рассказать тем, кто ничего не знает.
Голландцы продолжают что-то громко обсуждать на своём языке, и вокруг них тоже толпится народ.
Кто-то спрашивает толстого голландца, которого другие называют профессором:
— Do you speak English?[1]
Профессор расплывается в счастливой улыбке и переходит на английский. Однако спросивший пугается и убегает.
Другие голландцы пытаются заговорить с окружающими по-немецки или по-французски, и в толпе находятся люди, которые работали во Франции или Германии и понимают эти языки. Так что контакт устанавливается, и туристы на седьмом небе от счастья.
— Один из них отдавал приказания шёпотом, — рассказывает Дуилио.
И все вокруг тут же повторяют эти слова тем, кто не расслышал: «Кто-то отдавал приказания шёпотом».
Эта подробность кажется очень важной. Может быть, главарь? А может, и нет. Есть о чём поспорить.
Какая-то синьора вдруг круто меняет тему разговора:
— Хотела бы я знать, зачем они заняли остров Сан-Джулио?
Поначалу слышны только неопределённые возгласы:
— Н-да...
— Чего захотела!
— Пойди угадай!
— Хорошо бы, конечно...
Затем начинаются догадки:
— По мне, так это всё реклама.
— А чего?
— Откуда я знаю! Зубной пасты или пасхального кулича...
— При чём здесь кулич! Сейчас лето.
— При том, что телевидение рекламирует мороженое и зимой.
— Реклама — двигатель торговли!
— Может, теперь и острова продаются?
— Не иначе как наш мэр что-нибудь затеял!
— Я тут ни при чём! — возмущается мэр, услышав такое. — Подобные клоунады меня не касаются.
— Так это, по-вашему, клоунада? Где вы видели клоунов с пушками?
— Не надо преувеличивать! Пушки...
— Харон видел!
— Харон сказал — маленькая пушка.
— Значит, это реклама бисквитных пушек с кремом.
— Я считаю, — заявляет высокая элегантная синьора, которую все слушают с большим интересом, потому что у неё необыкновенно красивые глаза, — это просто какая-то причуда барона Ламберто, чтобы ограничить посещение острова туристами.
— А что? Вполне возможно, ему мешает стук деревянных башмаков.
— Может, его беспокоит запах голландского сыра?
Все смеются.
— Извините, синьора, барону Ламберто девяносто четыре года, и у него бог весть сколько болезней. Он такой тугоухий, что не услышит и пушечной канонады. И потом, если уж быть справедливым, никто никогда не слышал про какие-нибудь причуды.