И решил Ван Ваныч стать, наконец, хоть кем-то: богом, дьяволом или хотя бы собой. Но так и не стал ни первым, ни вторым, ни третьим.
И опечаленная жена принялась из самого Ван Ваныч нитки сучить и вязать Красную Шапочку. Ван Ваныч терпел, терпел и ушёл…
К другой жене. Такая себе абстрактная сказка...
А чем абстрактнее сказка, тем интимнее.
Так и я сочинил однажды очень печальный, но сочный афоризм. И все подумали, что это иронизм. И очень смеялись. Что не одни они жизнью притёртые...
НАВОДИМ ПУШКИ НА ЧЕРЕПУШКИ!
Рассудок — ум не философа. Это промежуточный ум, полоумный, ум для тех, кто каждый день что-то прикидывает всего лишь половинкой ума, утопающей в феноменологической каше во имя каши насущной…
Это ещё что! Во имя этой же каши иные и по фене ботают. И ничего. И обходятся без эрудиции. А что зря чирикать по-воробьиному, когда не только против пернатых сорокопятки заряжены…
А ведь эта эрудиция, как писал Ежи Лец, не более чем “пыль, вытряхнутая из книг в пустой череп”. Это же надо из-за этого наводить пушки на черепушки!..
Разум — другое дело. Разум — Диалектический Ум, умение вычленить из информационного Хаоса существенные категориальные связи и преобразо-вать абстрактное содержание в противоречивое, как всё живое, саморазви-вающееся целое…
...
…Ночь в Буратино только-только выбралась за полночь. Так что начнём вычленять и абстрагировать от полночи до третьих петухов...
Используя философские категории: тези, сези и сизи (все те же: тезис, анти-тезис и синтез)... во имя обнаружения абсолютно голой истины, голой до не-приличия...
“Толстой, как большинство романистов с талантом, хороший художественный прибор, а вовсе не художник... Творчества в нём не больше, чем в луже, отражающей лунный вечер, только грязи значительно больше”...
Ещё больше, чем у лужи, над которой пьяная в сиську селявка смеётся и плачет нам упавшим в грязь алконавтом. Ещё бы чуток и была бы она в его тёплой квартире или хотя бы в прикрытом от ветра парадном. Так вот нет же, лох!, не догрёб...
И подвела его дурная беспечность!
“Дурная беспечность” бесчисленных “здесь и теперь”. Ещё не вечер...
Дурная бесконечность беспечных и беспортошных...
Алконавты, не женщины. Те,хоть и селявки, но извечно стремятся к хоть какой-нибуть домовитости и обустроенности...
А алконавты и точно, ещё не все ужрались и угомонились под и над лавочками, ещё не прикрыта лавочка наливаек на Лоходроме, а алконавты бороздят и бороздят тропинки обетованные...
Тянет их, поди, в "Буратино", но в это время полуподвальчик «здесь и теперь» заперт на ключ…
Так вот и впадают в тихий сон те, кто не дошёл, не доплыл прямо в сквозящих уже кустах. Листья облетели, их сожгли и даже подстелить под бочок нечего. И всё-таки засыпают.
Или как говорил незабвенный Ван Ваныч: “Жизнь — вечный сон, и смерть нам только снится”.
Рабы подскамеечные, рабы парадных и чердаков спят...
И черт-де что им снится...
А сам Ван Ваныч в который раз выдавил из себя раба, как пасту из тюбика. А скелет завещал НацАкадемии МедНаук. Уже без печати в паспорте, как в прежние совковые времена, когда он не только дважды успел завещать свой скелет, но трижды продать и пропить!
Каких только мудрых бесед они со скелетом в те времена не вели:
— Отчего, Ван Ваныч, люди не птицы, отчего не летают, — пьяно вопрошал скелет своего предприимчивого хозяина.
— Зад большой, — беззлобно отвечал на поставленный вопрос пьяненький в шалупень Ван Ваныч.
Но как-то раз ехал Ван Ваныч на легковушке и врезался в Камаз. И вылетел в окошко. И полетел как птичка. Летел, летел, но так до рая не долетел. И теперь ездит в инвалидной колясочке, подстерегая очередной Камаз.
— Не убивай его! Пожалей дурака... — вопиет сердобольный скелет.
— А нас кто пожалеет? Урою гада! — всякий раз ответствует ему Ван Ваныч решительно.
Но в последний раз уже вмешалась в их разговор супруга и связала Ван Ванычу тёплые носки из ангорки. Весь скелет не прогреют, но до подкорок добьют. До тех, на которых теплятся то-щие окорока…
Натянул Ван Ваныч обновку и пошёл к соседке. Снял носки и одел на себя соседку. Поносил, поносил и снял. Снова одел носки и вернулся к родимой жене. Уж больно к ней трижды проданный на благо Науки скелет прилепился душой...
А сам Ван Ваныч однажды – страшной кромешной ночью случайно утратил Веру. Хоть и не жена, и не соседка, а жаль. Но зато тут же нашёл Надьку. И, уж тискал её до самого утра...
...
И снова ровно в полночть Ван Ваныч распростер свой дневник.