Я выпустил дым, стряхнул пепел и взглянул на город. Город вздыхал, словно огромный черный корабль с множеством пробоин желтых точек-окон. Внизу, в темноте кто-то смеялся. По дорожкам, в свете уличных фонарей маятником брел нетрезвый мужик. Сверху соседи на повышенных тонах выясняли отношения.
Так. Надо что-то делать. Если мы переспим, дружбе, скорее всего, конец.
Я погасил окурок в пепельнице, немного постоял, дыша прохладным воздухом, а затем пошел обратно.
Тоня сидела с бокалом руке. Увидев меня, она призывно вытянула руку и похлопала по столешнице.
— Садись, Сереж, садись.
Я сел. У меня в бокале тоже немного оставалось.
— Тонь, может хватит вина? Бабушка будет не в восторге.
— Все нормально, я сказала, что задержусь у подруги.
Ага. Отлично…
— Хочу поднять тост за тебя, — сказала девушка важно. — За такого друга как ты, Сережа. Ты очень хороший человек, прекрасный товарищ. Столько для меня сделал. Кому-то с тобой повезет. Спасибо тебе за все.
Мы свели бокалы. Тоня отпила основательно, я сделал лишь глоток.
Мы некоторое время сидели молча, затем я поднялся, и принялся убирать со стола. Тоня неуверенно встала и взялась помогать. На ее лице вновь мелькнула знакомая застенчивость.
Я сгрузил остатки колбасы и сыра в одно блюдце, поставил в холодильник. Взял бокалы, слил остатки вина и поставил в раковину.
На секунду мы с Тоней оказались радом. Взгляды встретились.
Она сделала шаг ближе, осторожно положила руки на плечи и потянулась ко мне губами.
Голлум?!!
Но было поздно. Мы поцеловались. Сладкие, чуть терпкие, от вина губы Тони, заставляли отвечать снова и снова.
Мои руки оказались у нее на талии, я прижал ее к себе. Но все же, в какой-то момент отстранился. Взглянул в полыхавшее краской лицо Тони, в полные трепета глаза.
— Тонь, — выдавил я. — Нам лучше не…
— Глупый, — мягко сказала она и вновь прильнула к моим губам.
Мы целовались долго, а затем плавно оказались в гостевой, служившей мне спальней, и упали на разложенный диван.
Я старался, правда…
Тоня оказалась сверху, отбросила очки в сторону, рассыпала волосы по плечам. Она страстно меня поцеловала, затем сняла с себя верхнюю одежду, расстегнула лифчик и прижалась ко мне.
— Я хочу стать девушкой, — жарко прошептала она мне на ухо.
— Что?.. — просипел я глупо.
— Сделай меня девушкой, Сереж.
Здравствуй клин. Добрый вечер, как поживаете?
Я привстал на локтях и уставился на Тоню. В скудном мягком свете из кухни я видел ее соблазнительные очертания, полные груди. Она кокетливо провела руками по моей груди и склонила голову.
— В смысле? — выдавил я, хотя все и так предельно ясно.
— В самом прямом, — тихонько сказала она и пьяненько хохотнула. Руки плясали по груди, шее, зовуще ласкали.
Я сглотнул ком в горле. Отстранился и сел на кровати.
Так. Спокойно.
— Тонь, я… я…
А что я, кстати? Блин…
Я заглянул в ее лицо, пытаясь в сумраке прочесть взгляд.
— Так нельзя, Тонь.
Теперь на некоторое время замешкалась она.
— Почему? — удивилась девушка. — Хочу сделать это с тобой.
Я осторожно отстранил Тоню, выбрался из соблазнительных пут ее бедер, и сел на кровати. Тяжело вздохнул и отер руками лицо.
Да что ж такое-то…
А почему, кстати, «так нельзя», Серег? Ну правда? Так все делают. За счастье. А ты как обычно.
— Это должно быть по-другому, — глухо ответил я не то себе, не то разочарованной Тоне.
— Как «по-другому»? — Голос ее дрогнул.
Думай, балда, думай.
Но мысли предательски ускользали, и я сказал, что было на сердце.
— По любви, мне кажется. — Я перевел на нее взгляд. Да, та еще ситуация. — Между людьми должны быть чувства, — говорил я. — Глубокие. Это особый момент. И… и должен случиться по любви. Наверное, так.
— Но ты мне нравишься, — с легкой обидой сказала она.
— Ты мне тоже, Тоня. Ты очень хорошая, красивая, умная. Ты замечательная, но между нами нет чего-то большего. Ты же сама чувствуешь и все понимаешь.
Она ничего не ответила. Потому что это было правдой. Симпатия — еще не любовь. Страсть — тоже далека от нее.
Тоня закрыла лицо ладошками и тихонько заплакала.
Ну вот.
Я подвинулся к ней, обнял, прижал к себе.
— Ну-ну, перестань. Ты чего?
— Опять… — всхлипнула она у меня на плече.
— Что?
— Опять день рождения все испортил…
И она громко зарыдала.
Я отчего-то хмыкнул, обнял ее крепче, давая излить эмоции.
— Все хорошо, — шептал я. — Наоборот, все как нельзя лучше.