Гваттари больше увлечен интеллектуальной новизной, воплотившейся в опыте Ла Борд, чем миром психозов: «Очень странно, но меня совершенно не интересовал мир безумия»[176]. А вот деятельность организатора и заводилы прекрасно подходит политическому активисту: «У меня был довольно негибкий активистский стиль в работе с сотрудниками, которых удивило введение трудовой дисциплины, собраний, контроля за выполнением заданий»[177]. Повседневная жизнь в клинике была непростой. До появления нейролептиков и медикаментозного лечения конфликты с больными могли доходить до драки, и нередко можно было получить кофеваркой или еще какой-нибудь посудиной по голове.
Гваттари, уже тогда заправский предводитель, берется за дело решительно и использует навыки дзюдоиста для подавления любых поползновений к насилию. Сотрудникам создают возможности для высказывания своих проблем и забот, и диалог позволяет разрешать споры и обеспечивать гладкое функционирование клиники. Гваттари пристально следит за некоторыми больными и активно вмешивается в их жизнь, особенно тех, кто хочет отлежаться в своих постелях. Он заставляет их выходить из комнаты и заниматься деятельностью согласно распорядку дня. На семинаре Лакана, который он регулярно посещает, и в Ла Борд Гваттари постепенно приобретает настоящий опыт психиатрической работы.
Гваттари смягчает свои методы, когда оказывается по другую сторону баррикад в качестве пациента. В 1957 году Ури послал его в Сент-Альбан к Тоскейесу, чтобы он отсиделся и не попал под призыв в армию и на Алжирскую войну. Здесь он почувствовал, сколь невыносимым может быть пребывание в лечебнице, когда авторитарный персонал держит тебя в ежовых рукавицах. В 1950-х годах в клинике ведутся дебаты о влиянии Сартра и его экзистенциалистских идей. Обсуждение с Ури отношений между врачами и младшим медицинским персоналом раскрывает это стремление к дефункционализации: «Итак, главная перспектива – исчезновение определенного числа ролей, стереотипов: нужно побыть сумасшедшим, так же как врачом или медбратом, чтобы начать поощрять человеческие отношения, не навязывающие автоматически определенные роли и стереотипы»[178]. В Ла Борд младший медицинский персонал и инструкторы не носят белых халатов и ничем не отличаются от больных. Ури иронично переворачивает устоявшиеся ценности, согласно которым интернализация больного носит окончательный характер. Он видит в больных постояльцев, которые приходят и уходят, тогда как медицинский корпус является стабильным элементом, укорененным и хроническим. С самого начала авантюры в Ла Борд и еще раньше, в Сент-Альбане, существовала гипотеза о том, что в речи сумасшедших сокрыта истина. Не фетишизируя бред, они ищут в сумасшедшем творческое начало, на которое должно быть обращено внимание врача, то, «что называлось трансцендентальным измерением безумца»[179].
Гваттари очень быстро берет себе нескольких пациентов, например, Жака Бриера, который поступил в Ла Борд 29 января 1959 года. Гваттари берет его на индивидуальную психотерапию, которая продлится вплоть до его выписки в 1967 году. Гваттари применяет к Бриеру, страдающему от тревожно-фобического расстройства, сугубо классический подход: «Феликс Гваттари не разговаривал. Я ложился на кушетку. Он сидел сзади и молчал»[180]. Жак Бриер в течение четырех лет будет занимать должность президента и казначея генеральной ассамблеи пациентов. Он пользуется настоящей финансовой автономией, ведет бухгалтерский учет, распоряжается банковским счетом в Блуа, а также пользуется щедротами Гваттари, который дает ему деньги на покупку книг по металлургии, которой он увлекается; это пригодится позднее, когда он пойдет учиться в Консерваторию искусств и ремесел. Жак Бриер ошарашен скоростью Гваттари, которого один из его приятелей прозвал Speedy Guatt[181]. Когда у Бриера спрашивают, что ему дал Гваттари, он отвечает: «Он позволил мне жить. Он поощрял людей реализовывать их желания; меня он побудил заняться скульптурой»[182].
178
Félix Guattari, «Sur les rapports infirmiers-médecins» (1955),