Отношения с Арлетт постепенно приведут к разрыву с Николь. Когда Арлетт возвращается, они видятся только в отсутствие Николь или в гостиницах неподалеку. Но это временно, и вскоре ситуация меняется. Арелетт Донати, устав от «скитаний» по гостиницам по всей Солони, идет в турбюро в Блуа, чтобы подыскать дом. Она ищет домик на лето, а находит неподалеку от Ла Борд в Дюизоне огромный великолепный замок, часть которого Гваттари снимет и в котором пара проживет семь лет. Гваттари покидает жену и квартиру на первом этаже в Ла Борд. Положение его любовницы помогает Арлетт встроиться в деятельность клиники. В Дюизоне Гваттари оказывается в просторном доме, который Арлетт отремонтировала: снесла перегородки, организовала кабинет, обустроила современные светлые комнаты. Дюизон очень быстро становится местом, где Гваттари может принимать свою «шайку»: его друзья по CERFI регулярно останавливаются в домике, примыкающем к замку. Гваттари продолжает попытки построить семью, на этот раз с Арлетт: «Я наивно полагал, что с браком покончено! И вот я снова в нем оказался, и по собственной воле»[254].
Этот радикальный разрыв катастрофически отразился на жене и детях Гваттари. Николь Пердро вынуждена съехать со своей квартиры в Ла Борд, продолжая при этом работать в клинике. Вместе со своими тремя детьми она селится в наскоро построенном новом районе в Блуа: «После развода родителей мир для нас рухнул. Это была чудовищная катастрофа. Мы все из-за этого заболели. Стефан грыз ногти, в том числе на ногах. У Эмманюэль был грибок на коже головы. Для нас это был кошмар»[255]. Жизнь в Ла Борд была идиллией. Дети Гваттари жили вместе с детьми других врачей, например, с детьми Ури. Они могли посещать многочисленные кружки и заниматься самыми разными вещами – столярным и гончарным делом, рисованием, не говоря уже об особой связи с природой и о той радости, которую доставляло изготовление домиков для птиц. Теперь они разрываются между дешевым жильем, в котором живет мать, и выходными у отца в Дюизоне, где они теряются в толпе друзей Феликса, мешающей с ним общаться. Гваттари порой тоже тяжело переживает эту ситуацию: «Дети уехали. Ощущение пустоты. В первый раз после развода они пробыли у меня целый месяц. Втроем они образуют коллективную личность»[256]
К трудностям, связанным с распадом семьи, добавляется безоговорочное осуждение со стороны родителей Гваттари. В 1960-е годы разводы еще не очень распространены. Родители всю вину возлагают на сына. К моральному осуждению родителей и братьев добавляется еще и то, что Арлетт Донати очень плохо приняли в его семье. Она резко меняет привычки Феликса. Она требует от Гваттари, который никогда не обращал внимания на одежду и круглый год ходил в свитере, стать более элегантным, и старается его приодеть: «Когда я с ним познакомилась, он казался стариком, только глаза были молодые. Он одевался как старик, причесывался кое-как щеткой, носил очки с толстенными стеклами, которые весили, наверное, тонну»[257]. Арлетт считает, что, несмотря на легкость в общении с другими людьми, Феликс страдает массой комплексов: «Ему было плохо в его шкуре, как будто никакие радости жизни никогда его не касались»[258]. Она, так любившая поваляться на солнце, с удивлением слышит, что солнечный свет вызывает волдыри на коже, и не понимает, как можно настолько сторониться любого спорта или физической активности: «Он ни разу не купался в море. Не умел выходить в свет, не знал застольных манер, что из какого бокала пить»[259].
Живя с Арлетт, Гваттари заводит все больше романов с другими женщинами. Ему помогает в этом его «лейтенант» по Ла Борд, психиатр Жан-Клод Полак, у которого давно сложившаяся репутация бабника. Полак даже находит, что его друг несколько робок в этом отношении. Но с его помощью Гваттари становится неутомимым ловеласом. Нужно заметить, что само время 1967–1968 годов благоприятствует сомнению в любых формах фамилиализма и видит революционное будущее за иным типом отношений между полами, более свободным, избавленным от ограничений морали и ведомым одним только желанием. Таким образом, представляется повод для всеобщего либертинажа, и диплом революционера часто выдается за способность порвать отношения. В этой области Гваттари не было равных.
В этой атмосфере, в которой царят свободный союз вместо брака, сексуальные отношения всех со всеми, эмансипация женщин, дело порой доходит даже до намеренного разрушения слишком крепких пар. Жан Ури с большим скепсисом относился к такой практике «эротических камикадзе»[260]:
254
Félix Guattari, «Journal de 1971», 25 septembre 1971,
256
Félix Guattari, «Journal 1971», 2 septembre 1971,