Слова, которыми мы обменивались как резиновыми или тряпичными мячиками, он возвращал нам утяжеленными, словно пули, отлитые из чугуна или стали. Мы быстро возненавидели его за его талант заставать нас врасплох на месте преступления – преступления банальности, вздора, вялости мысли[325].
Делёз еще только учится в выпускном классе, когда вместе со своим другом, которого пригласил Морис де Гандийяк, отправляется на декаду, организованную Мари-Мадлен Дави в большом имении в парижском регионе возле Розе-ан-Бри. Мари-Мадлен Дави превратила замок Ла-Фортель в безопасное место, где она могла прятать евреев, участников Сопротивления, уклонистов от трудовой повинности, британских или американских летчиков. Для прикрытия она организует многочисленные культурные встречи, на которые приглашает Мишеля Лейриса, Жана Полана, Леопольда Седара Сенгора, Поля Фламана, Гастона Башляра, Робера Арона, Жана Валя, Жана Бюржлена, Жана Ипполита, Мориса де Гандийяка и многих других.
Мари-Мадлен Дави – удивительная личность. Родившаяся в 1903 году в парижском регионе, она была «настоящим мальчишкой, ненавидела платья и уже в 1908 году носила одни только брюки и шорты. Мать упрекала ее за то, что она не согласует прилагательные в женском роде и говорит о себе в мужском»[326]. Эксцентричная уже в юности, она до такой степени обожала природу, что убегала по ночам из своей спальни, спустившись по веревке, в огромный парк и на берег реки в окрестностях имения своей бабушки. Вопреки семейному запрету, в 18 лет она поступила в Сорбонну на историю и философию, выучила латынь, греческий, иврит и санскрит, а также с десяток современных языков. Она познакомилась с Этьеном Жильсоном, который начал учить ее средневековой латыни. Она посещает салоны, в частности салон Марселя Море – левого католика-персоналиста и политического активиста, ставшего членом редколлегии журнала Esprit, – где знакомится со всеми звездами философии. При этом она получает диплом по теологии в Католическом институте в Париже. Став доктором теологии, в 1941 году она устраивается в Национальный центр научных исследований как специалист по XII веку и переводит произведения Гильома де Сен-Тьерри, Пьера де Блуа и Бернарда Клервоского.
«Новый» Сартр
Вот в этот круг и под эгиду этой женщины попадает ученик выпускного класса Делёз, сразу же привлекая к себе внимание. В частности, там он может свободно беседовать с Пьером Клоссовски о Ницше. Вокруг шепчутся: «Из него получится новый Сартр»[327]. В эти годы Делёз вместе с Морисом де Гандийяком участвует в субботних собраниях, проходивших в конце каждого месяца у Марселя Море в его большой квартире на набережной Межиссери, где встречаются академические ученые и признанные интеллектуалы. 23 июня 1943 года там устраивается дискуссия о «христианской цивилизации» с участием Жана Гренье, Бриса Паррена, Мари-Мадлен Дави, Мишеля Бютора, Мориса де Гандийяка и Жиля Делёза. 5 марта 1944 года обсуждается тема «Зло и грех» с опорой на творчество Батая и с участием Жана Даньелу, Александра Кожева, Жана Полана, Роже Кайуа, самого Батая, Пьера Клоссовски, Жана Ипполита, Артюра Адамова, Жан-Поля Сартра, Мориса де Гандийяка и юного Делёза. В том же 1944 году Мишель Турнье приводит Делёза на публичные лекции психиатров Алажуанина и Жана Делэ в больнице Сальпетриер.
С тех самых пор Мишеля Турнье поражает умение его друга стряхнуть пыль с философской традиции и вернуть ей актуальность. Нужно заметить, что все это происходит в мрачной атмосфере нацистской оккупации. Жиль Делёз, которому исполнилось 18 лет, защищенный от происходящего стенами парижского лицея, не вступает в Сопротивление. Но среди его одноклассников – коммунист-активист Ги Моке, который погибнет под нацистскими пулями. Делёз вспоминает, какой ужас всех охватил после известия о массовом уничтожении мирных жителей деревни Орадур-сюр-Глан 10 июня 1944 года.
Вместо увлечения политикой Делёз вместе с товарищами, среди которых Мишель Турнье, образует небольшую группу, объединенную неакадемическим подходом к философии. Созданная под эгидой Алена Клемана, эта группа решает выпускать философский журнал Espace: выйдет всего один номер. Его редакторы провозглашают отказ от понятия интериорности и решают ради пущего эпатажа проиллюстрировать первый и единственный номер журнала изображением унитаза с подписью: «Пейзаж – это состояние духа». Журнал собирался бороться с «вонючим рассолом Духа» (так Сартр называл внутреннюю жизнь). Они предупреждают читателей: «Хотя соблазны спиритуализма уменьшаются день ото дня, было бы ошибкой не обращать внимания на то, каким успехом ныне пользуются современные разновидности гуманизма»[328].
326
Marc-Alain Descamps,