Это страстное увлечение Сартром, однако, переживает первый кризис, когда после Освобождения превращается в повальную моду на экзистенциалистскую философию. 29 октября 1945 года Сартр произносит знаменитую речь, послушать которую устремился весь Париж: «Экзистенциализм – это гуманизм». Плотная толпа торопится занять места. Это культурное событие получит беспрецедентный отклик в прессе: из-за философа в Париже случилось «пятнадцать обмороков» и в зале было «сломано тридцать сидений». В этой толпе присутствуют Делёз, только что сдавший экзамен на бакалавра, и его друг Мишель Турнье: они раздосадованы выступлением учителя и не прощают ему реабилитации старого понятия гуманизма: «Мы были в ужасе. Наш учитель приволок с помойки, на которую мы его выбросили, это тупое понятие, провонявшее потом и внутренней жизнью: гуманизм»? [339]. Беседуя в кафе после лекции, два товарища вынуждены признать, что учитель не оправдал их ожиданий. Несмотря на разочарование, Делёз еще долго будет чувствовать на себе притяжение звезды Сартра, о чем свидетельствует содержание двух его статей, опубликованных в 1946 и 1947 годах[340], от которых впоследствии он будет открещиваться. И все же, пойдя совершенно иным путем, Делёз будет всегда признавать свой долг перед Сартром, о чем свидетельствует еще одна статья, написанная через месяц после того, как Сартр отказался принять Нобелевскую премию в 1964 году[341]. В ней Делёз сожалеет о поколении, у которого не было учителей, и признает в Сартре того, кто сумел что-то сказать о современности и стать наставником целого поколения, поколения Освобождения: «Через него после долгих ночей мы узнали о тождестве мышления и свободы»»[342]. Делёз не разделял распространившуюся в 1960-е годы идею о том, что Сартр «вышел из моды». Наоборот, Делёз изобличает конформизм своего времени и приветствует «Критику диалектического разума» как «одну из самых прекрасных и важных книг, вышедших за последние годы»[343].
Получив диплом, Делёз поступает в предподготовительный, а затем в подготовительный класс лицея Людовика Великого в Париже. Он оказывается в одном классе с Клодом Ланцманом, который становится его другом. Он прилежный ученик Фердинана Алкье и Жана Ипполита. Когда он освободится от их влияния, то будет описывать обоих с некоторым сарказмом. У Алкье были «длинные бледные руки, он заикался, причем неизвестно было, заикается ли он с детства или же просто прячет так свой акцент, и не служит ли заикание картезианскому дуализму»; что же до Ипполита, у него было «внушительное лицо с незавершенными чертами, и он кулаком отбивал гегельянские триады, чеканя слова»[344].
Делёз также учится вместе с Жан-Пьером Файем, который вспоминает, что в самые первые дни учебы в подготовительном классе «был один ученик, который на занятиях у Алкье сидел почти в первом ряду и говорил о когито у Гуссерля, и это был Делёз»[345]. К Делёзу, который еще только учится на философа, уже прислушиваются его сверстники, он выделяется своими необыкновенными способностями.
Делёз также посещает в лицее Генриха IV несколько лекций Жана Бофре, который стал проводником идей Хайдеггера во Франции. Очарованный своим учителем, Бофре вслед за ним утверждает, что его можно по-настоящему понять, только если говорить и думать по-немецки. Через неделю Делёз выступает с возражениями и предлагает саркастическое решение, заявив, что нашел во французском поэте Альфреде Жарри того, кто не только понял, но и предвосхитил Хайдеггера. Бофре тогда лишил его слова, но несколько лет спустя, по случаю выхода книги его друга Костаса Акселоса[346], Делёз еще дважды вернется к этому удивительному сравнению[347]. Он утверждает, что «творчество Хайдеггера можно рассматривать как развитие патафизики»[348]. Язык Хайдеггера, который обыгрывает в современном языке древнегреческий и старонемецкий посредством многочисленных агглютинаций, находит аналог у Жарри, который, в свою очередь, обыгрывал в современном французском латынь и старофранцузский, не считая арго и даже бретонского: «Проще всего сказать, что это всего лишь игра слов», – пишет Делёз[349].
341
Gilles Deleuze, «Il a été mon maître»,
343
Gilles Deleuze, «Il a été mon maître», см.:
344
Делёз, цитируемый в: Giuseppe Bianco, «Jean Hyppolite et Ferdinand Alquié», dans Stéphan Leclercq (sous la dir.),
347
Gilles Deleuze, «En créant la pataphysique Jarry a ouvert la voie à la phénoménologie»,