Заметим кстати, что один и, конечно, «подлинный», гвоздь Иисуса хранится в Москве, в Успенском соборе.
На рисунке размер гвоздей уменьшен вдвое.
Рис. взят из словаря Вигуру, т. II, стр. 811, рис. 300.
Ну, а сообщение коринфского епископа Дионисия (ок. 170 г.) о том, что Петр и Павел сообща основали и наставили коринфскую общину, затем прибыли в Италию, проповедовали там евангелие и претерпели мученическую смерть в одно и то же время? Это сообщение стоит в кричащем противоречии с тем, что сам Павел сообщает нам (первое посл. К кор., 3, 5) об основании коринфской общины. Сообщение Дионисия, явно, преследует только цель — поставить обоих апостолов в ближайшую связь с римской церковью и принадлежит к числу тех бесчисленных подделок, каковых много разрешил себе настряпать в интересах церковного предания Евсевий, который приводит нам это сообщение («История церкви», 2, 15), — этот «от начала до конца бессовестный историограф древности», — как его назвал Яков Буркгарт.
Столь же мало дает нам свидетельство пресвитера Кая времен епископа Зефирина (ок. 210 г.), который, — по свид. Евсевия (2, 25, 7), будто бы, написал следующие слова: «Я покажу тебе трофеи (?) апостолов. Если ты пойдешь на Ватикан или по дороге в Остию, то найдешь трофеи (победные памятники) тех, кто основали эту церковь». Это сообщение обычно толкуется так, что Павел на дороге в Остию, а Петр на Ватиканском холме претерпели мученическую смерть, и что там находились их могилы (трофеи).
Первое более подробное описание смерти обоих апостолов содержится, — как было сказано, — в «Деяниях Петра и Павла». Согласно этого описания, — Павел, будто бы, был по приказу Нерона обезглавлен; это, по преданию, произошло на дороге в Остию. Петр же за то, что он, победив в устроенном императором состязании Симона Волхва, послужил причиной смерти последнего и своею проповедью заставил (!) наложниц Неронова префекта Агриппы соблюдать целомудрие, — за все это Петр, будто бы, по наущению Агриппы, и в то же время по своей просьбе, был распят на кресте вниз головой. При этом «Деяния Петра» ничего не знают о всеобщем гонении на христиан при Нероне. Правда, Нерон сначала намеревается погубить всех учеников Петра, однако, ночное видение отклоняет его от этого, так что ученики в то время, когда Петр должен был расстаться с жизнью, «находились все вместе, в согласии, радовались и ликовали в господе и спокойно пребывали в своей вере» (41). Деяния же Павла рассказывают, как одновременно с апостолом много арестованных с ним христиан было сожжено и число их было так велико, что это истребление раздражило даже римлян, так как они испугались (!), как бы от этого не ослабла сила государства (2 сл.). Вряд ли кто скажет, что опирающееся на это мутное предание сообщение заслуживает хотя бы самого малого доверия.
Что же касается дальнейших свидетельств в пользу пребывания Петра в Риме, то и они гроша ломаного не стоят. Таково свидетельство Иринея, лионского епископа второй половины второго века, который говорит, что «та величайшая и древнейшая, всем известная церковь» была основана и создана Петром и Павлом, и сообщает, что эти блаженные апостолы управление этой церковью передали Лину. Намерение или цель — хранимое в этой церкви христианское учение возвести непосредственно к тем апостолам и в интересах единства веры представить римское предание непрерывным, без перебоев, — эта цель слишком ясна и очевидна, чтобы этому сообщению можно было придать хоть какой-либо вес.
Такой, пишущий исключительно в интересах этой церкви, муж, как Тертуллиан, в начале третьего века. следующим образом утешает сам себя: «О, как счастлива эта церковь, в которой апостолы вместе со своею кровью оставили сокровища своего учения, где Петр родом смерти (на кресте) уподобился своему господу, где Павел принял венец Иоанна (Крестителя, т. е. смерть от меча)».
В другом месте он пишет: «Прежде всего, Нерон обагрил кровью начинающуюся религию. Тогда-то Петр был препоясан другим (по слову христа), будучи повешен на кресте; тогда-то Павел унаследовал право римского гражданства в высшем смысле этого слова, снова родившись там через свое великое мученичество». Однако, чему у Тертуллиана можно придать хоть какое-нибудь значение при наличии всем известной ненадежности и легковерности сего мужа, которого Робертсон правильно назвал «самым дурашливым из всех отцов»? Тертуллиан просто повторяет здесь только те легенды о смерти обоих апостолов, которые гуляли по свету в его время и которые свое романическое и красочное выражение нашли в Деяниях Петра и Павла.