Вжик! Нет, не так.
Вжжжжик!
И, совершив столь вражественное предательство, рыцарь подобрал ободранный о ветки торс принцессы и укатившийся череп, а потом — тыдых-тыдых! — ускакал в сторону замка, где горевали ее королевственные папа и мама, не знавшие, что скоро им придется горевать еще куда как побольше…
— Но как такое могёт быть, мамочка? — всхлипнул маленький Александракс. — Как же так, если он насовсем убил прадедулю? Как тогда появились дедуля и папа, ну и я тоже?
— Тише, тише, закрой ротик и не гундось, мой малявочка. Я разве говорила что-нибудь про убийство? Сэр Либогран всего лишь голову снес твоему прадедуле, а убить его не убил. Ты разве не помнишь, что твой предок был из породы двухголовых драконов?
Так вот, когда происходил весь этот ужас, одна из двух его голов, так уж вышло, чувствовала себя нехорошо, и он всю ночь и полдня держал ее под крылом, чтобы она вернее поправилась. Таким образом, Либогран Неуклонный даже не подозревал о существовании этого добавочного отростка. Иначе он и ее отделил бы от шейных позвонков, как и первую. Ну а так уцелевшая голова вскоре очнулась и стала как новенькая. (Надо отметить, что и отрубленная голова со временем выросла заново, только осталась чуть-чуть маловатой, временами глупо улыбалась и несла махровую чушь типа: «Говорю вам, все кончится хорошо!» и «Даже быть номинированным — уже почетно!» и всякое такое.)
Во главе своей последующей жизни — ох, ему больно отдалась бы такая фраза в те дни, когда он, покалеченный, отращивал себе новую голову! — он поставил нерушимые ценности. Он не отказывал себе в былом веселье, любил погонять пахарей или подхватить пастуха… Но никогда более не заглядывался на девственниц, вылезавших на крыши, и вообще на что-либо, хоть отдаленно разившее тлетворным ароматом аппетитной принцессы. Он сделался истинной опорой общества, женился на твоей прабабке… Ах, что за церемония была, говорят! Чтобы должным образом попотчевать всех гостей, три окрестных графства лишились крестьянского населения. После чего они с прабабушкой жили долго и счастливо…
— Мам, мам! Ну а что с этим, как его… ужасно вредным рыцарем, сэром Либограном, этим маньяком-драконоубийцей? Он что, тоже потом жил долго и счастливо и жертва кровавого преступления не преследовала его по ночам?
— В те времена, мой маленький змееныш, для нас существовала только та справедливость, которую наводили мы сами. Сэру Либограну никогда не предъявили бы претензий никакой король и никакой суд.
— Так неужели он умер ненаказанным?
— Ну не то чтобы… Однажды вечером твой прадедушка возвращался домой после свидания с твоей будущей прабабушкой и, пролетая мимо какого-то замка, присмотрелся к флагам на его башнях и понял, что под ним не просто так замок, а обиталище сэра Либограна. Он тихо спустился на крышу и некоторое время сидел на каминной трубе, желая обогреть мягкое место (там, далеко внизу, горел в очаге огонь, посылая вверх по трубе наиприятнейший жар). А потом влез в трубу и спустился по ней в главный камин замка.
— Закрыв выход дыму!
— Именно так, ящереночек. И все домочадцы Либограна, сколько их было, вывалились наружу, в холодную ночь, плача, кашляя и отмахиваясь от едкого дыма, а твой прадедушка, захлебываясь смехом, незамеченным улетел прочь. Замок Либограна пришлось опустошить и проветривать много недель — и это в самое морозное время года, а сам рыцарь провел остаток своих дней в беспощадной войне с замковыми голубями, ибо так и не уразумел, что за выходку учинил твой прадедушка в его камине, и обвинил птичек в заговоре против своей персоны: они-де собрали все свое гуано и вывалили в трубу, пытаясь его извести. И всего через несколько лет, гоняясь по крыше замка за голубем с ловчей сетью и охотничьим копьем, сэр Либогран поскользнулся и загремел оттуда прямо в сад. Напоровшись в полете на собственный шампур, он так и провисел на нем несколько дней — понимаешь ли, прислуга решила, что хозяин соорудил новое пугало…
— Ура, мамочка, гип-гип ура! Так он, наверное, был самым последним из охотников на драконов? Это оттого, что он на своей колючке повис, нам их не нужно больше бояться?
— Нет, роднулечка. Мы больше их не боимся оттого, что они нас видеть не могут. За века, минувшие с тех времен, их постигла ужасная чума, именуемая цивилизацией. Эта всеобщая зараза лишила их способности видеть половину живых существ этого мира и до неузнаваемости исказила их воспоминания о былом. Дай-ка я тебе открою самый страшный секрет… — И она наклонилась, чтобы шепнуть в нежное ушко отпрыска: — Сегодня, когда мы выхватываем из их среды толстого купца или тощую, но зато пряную старую деву, люди даже заподозрить не могут, что плачевную судьбу исчезнувших следует возложить на нас, на драконов. Вместо нас они обвиняют какое-то страшилище, которое пугает их даже больше, нежели мы…