Утро. Мы с Маринкой палочками рисуем на снегу возле забора домики, баба Зина – Маринкина бабушка принесла из сада несколько сухих веток на растопку, положила их у забора, и пошла во двор. В это время к их дому подъехал на тракторе дядя Миша, вылез из кабины, как взрослым, пожал нам руки, дал по яблочной конфете, щурясь, спросил «дома ли Зинаида Петровна?» и исчез во дворе. Маринка, обнаружив, что ветки, принесённые для растопки, оказались скрытыми от взгляда, забеспокоилась, что бабушка не сможет их найти. Тут же в её хитрой голове созрел коварный план, она, нарочито резко повернулась в сторону скамейки, и ударилась об неё ногой. Я видела, что Маринка сделала это специально, и ударилась не больно. Но она схватилась за коленку и противно заканючила:
– Ну, вот ударилась, не могу идти.
– Ну, посиди немного, – попыталась я успокоить подругу. Я знала, что через минуту она уже будет скакать как коза, забыв о своей ноге.
– Я не могу сидеть, я должна срочно сказать бабушке что-то важное, – не унималась Маринка.
– Что ты хочешь ей сказать? – мне стало любопытно, – словосочетание «что-то важное» всегда кажется мне наполненным тайной.
– Пойди к моей бабушке и скажи ей, что дрова за трактором, – выпалила Маринка.
Я тут же почувствовала, как к горлу подкатывает комок. У меня в душе началась нелегкая борьба: с одной стороны я не обязана подчиняться Маринке и сообщать её бабушке «важные новости», с другой – я не могу «предать пострадавшего товарища», так не поступали даже на войне. Про это я слышала очень часто от дедушки и смотрела в каком-то взрослом фильме. Солдат на плечах отнёс раненого в госпиталь, а сам потом под пулями полз по земле, чтобы передать записку семье этого раненого. И я тогда думала, что поступила бы точно так же. А теперь стою перед открытой калиткой и не могу сделать несколько шагов, чтобы сказать три слова. Я бы обязательно сделала это, если бы это были другие слова. Но «тРактоР» есть трактор, и никак по-другому не скажешь. Я смотрю на стонущую у скамейки Маринку, на спину дяди Миши в серой фуфайке и на зелёный платок бабы Зины, мелькающие в конце двора, и хватаю за хвост последнюю слабую надежду: