И девочка промолчала, родители вернулись в избу.
А девочка жернова всё крутит, а верхний круг, железом кованный, весом в пуд. А янтарное зерно катается, как камень, и муки от него ни пылинки. У девочки спина разламывается, старичок же всё спрашивает своё:
— Не исчезло желание? Не исчезло?
— Не-ет… — говорит девочка, а сама чуть не плачет. За вчерашний день да за сегодняшний она очень устала.
Но тут в жерновах лопнуло твёрдое зерно, посыпалась в подставленное лукошко мягкая мука. Да столько её посыпалось, что и другие все лукошки в чулане наполнились доверху.
Захлопала девочка в ладоши:
— К папе, к маме побегу! Пускай обрадуются, пускай мама скорее на всю деревню хлеба напечёт!
А старичок:
— Хлеб на всю деревню должна испечь ты сама.
— Не умею! — говорит девочка.
— Постараешься — научишься.
Опять настало утро. Поднялась девочка — и давай протапливать давно не топленную печку, давай — умела не умела! — заводить тесто. Мать с отцом тоже проснулись и — ахнули! Пылает в избе печка, пахнет свежим тестом, с большой квашнёй возится их дочка. Возится, а сама с ног до головы вся в этом тесте да в муке. Мать обрадовалась и растерялась: «Откуда всё это?» Но не спрашивает теперь ничего, лишь, видя, какая девочка неумелая, хочет ей помогать. А девочка отмахивается:
— Помогать, мамушка, ты можешь мне только советом.
Старичок шепчет: «Правильно! Только советом…»
Сама девочка по мамушкиной подсказке поставила тесто подниматься, сама потом его разделала, посадила на противни да в печку. А как противни вытащила, так руками всплеснула. Хлебы в печке не испеклись, лишь закисли. Мать — охает, девочка — в слёзы. Забыли они второпях закрыть печную трубу вьюшкой, и жар из печки улетел раньше времени.
А старичок посмеивается:
— Это — учёба… Заводи тесто снова да ладом!
Начала девочка всю работу снова да ладом. И когда из вновь истопленной печки потянуло поджаристым да запашистым, сбежалась вся деревня. Шумит народ у крыльца, спрашивает:
— Что это у вас? Неужто хлеб?
А девочка с матерью выносят караваи:
— Хлеб! Угощайтесь, поправляйтесь!
Девочка добавляет:
— Это от полевичка, в которого вы не поверили.
— Теперь верим! — говорят соседи. — Теперь бы нам его увидеть, мы бы извинились.
— А вот он! — улыбается девочка.
Оглянулась — нет полевичка. «Ах! Он, должно быть, спрятался в избе». Побежала в избу — нет старичка. Обшарила сени — нет старичка. Заглянула в чулан — вот он, старичок, примостился за жерновами рядом с тем, вторым, золотым зерном.
— Покажись людям! — просит девочка.
— Теперь незачем.
— Но они же в тебя поверили!
— Верить в меня не обязательно. Я — был, да и пропал! Верить им надо в себя. Верить и дело делать, если даже и трудно. Ведь тебе трудно было?
— Ох, — говорит девочка, — было!
— А если бы снова всё? Ты бы не отказалась?
— Пожалуй бы, не отказалась…
— Вот пойди да расскажи всё это людям сама и передай им золотое зерно. Тебе же напоследок завет: если на что доброе решилась, то от своего желания не отступайся. А теперь — прощай!
И старичок будто растаял. Осталось в чулане лишь золотое зерно. Девочка вынесла его людям, и они золотое зерно посадили.
Вырос из него большой колос с бессчётным числом зёрен пшеничных. Их достало засеять все пашни. Жизнь в деревеньке пошла опять хорошая. А если случалась беда, то люди, веря в себя, рук теперь не опускали. Они надеялись, они работали, если даже у них оставалось одно-единственное зёрнышко. Оно, зёрнышко-то, даже и простое, ведь может обернуться чудом.
