— Впечатление так впечатление. Поедем, стало быть, впечатляться.
И они поехали. И ездили еще не один раз. Теперь дома Саша до хрипоты спорила с братом, кого из них папа возьмет с собой. Возможности такие выпадали не часто, но, если выпадали, Саша очень старалась не упустить своего:
— Тебе зачем лететь? Ты просто на небо снова посмотреть хочешь, а мне в Китай надо, — важно заявляла она.
— Надо не надо, а очередь моя. Я и полечу.
— Вов, ну полетишь потом. Понимаешь, в Китае особая техника вышивания картин. Там такие фабрики, больше нигде таких нет, и папа обещал, что мы туда съездим.
— Как это он тебе обещал, если моя очередь?
— Ну… он вообще обещал.
— Вот и поедешь в другой раз.
— Нет, сейчас!
— Нет, после!
— Нет, я полечу!
— Нет, я!
— Я!
— Ах, так? Получи! — В Сашу летело первое, что попадалось брату под руку. Она не оставалась в долгу, хватала Вовку за руки, щипала, старалась укусить, поцарапать, отомстить. И вот уже оба злые, красные, взмыленные стояли по углам и мрачно слушали нотации матери:
— Если это не прекратится, никто никуда больше летать не будет!
— Даже папа? — робко вопрошала Саша.
— Не умничай! — отрезала мама и выходила из комнаты, громко хлопнув дверью.
А вечером, когда Вовка крепко спал, папа присаживался на Сашину кровать:
— Не грусти, принцесса! Я привезу тебе фильм и книгу про вышивание шелком. Ты же у меня умная, разберешься.
И Саша засыпала довольная: она по-прежнему оставалась папиной принцессой и была для него самой талантливой и самой умной. А Вовка — так, вредный мальчишка, не желающий уступать сестре и мечтающий только о том, чтобы в очередной раз взглянуть на небо из кабины пилота. Но то ли брат был все-таки не настолько вредным, то ли небо ему в конце концов наскучило, а может быть, Саша, как старшая, научилась проявлять чудеса хитрости, но только впоследствии ей несколько раз удалось-таки влезть в полеты без очереди:
— Уступишь — две недели делаю за тебя русский.
— Идет.
— Я полечу, и десять дней мои карманные — твои.
— Класс!
— Я еду с папой, и мама никогда не узнает, что ее косынка с маками вовсе не потерялась, а была кем-то подарена Ниночке из параллельного.
— Хорошо.
А потом Вовка подрос:
— Месяц домашних заданий и еще сочинение по Гоголю.
— С ума сошел! Мы «Бульбу» два года назад проходили, я не помню ничего.
— Не хочешь — как хочешь.
Или:
— Нужны мне твои карманные! Лучше уговори маму подарить мне нормальную «Легенду»[3].
— Как я могу это сделать?
— Думай! Это в твоих интересах.
Сначала Саша думала, искала решение, находила, выкручивалась. А потом… Потом все случилось как-то одновременно: и она устала от Вовкиного шантажа, и он потерял интерес к торговле, и летать они перестали. Саше исполнилось пятнадцать, и вместо полета с папой она пошла в поход с Ирой. А затем… затем…
— Эй, ненормальная, ты куда? — Сашин преследователь передумал нырять и с удивлением наблюдал, как девушка стремительно направляется к берегу: — Да не бойся ты, иди плавай, никто тебя не тронет.
Она ничего не боялась, и на пустомелю ей было глубоко наплевать. Но купаться ей окончательно расхотелось. Вернулась в номер, сняла телефонную трубку и громко, четко проговорила:
— Знаешь, Вовка, сегодня ты ошибся.
Потом она аккуратно собрала со стола обрезки ниток, ножницы, недоделанную куклу, выкинула все это в мусорную корзину и снова сняла трубку.
— Ир, я не в Монреале, я в Турции.
— А… Ладно.
«Что это с ней? А где привычная куча вопросов? Непременные советы и рекомендации?»
— Ир, с тобой все в порядке?
— Да, конечно.
Помолчали немного, потом наконец-то:
— А что ты делаешь в Турции? — Именно так. Спокойно и буднично, без надрывной интонации, без возмущенных ноток в готовом сорваться голосе.
— Я… Я и сама не знаю, — неожиданно призналась Саша. Она готовилась обороняться, защищаться от нападок и спорить, а равнодушие сестры радовало и в то же время беспокоило. Конечно, замечательно, что Ира так реагирует, но Ира так реагировать не может. Если бы только она спросила, скажем: