— Я догадываюсь, какого Козловского вы разыскиваете. Тут неделю назад уволили за кражу одного воспитателя. — Булкин начал обстоятельно рассказывать, как тот воспитатель крал продукты и даже портьеры из кабинета продал на базаре, как его уволили. — Так вот, к этому воспитателю и ходил некий Козловский, невысокий, полный, видно из офицеров, такая военная выправка. Да, да, теперь вспоминаю, его звали именно Козловский…
— А давно ли вы знаете сторожа Кузьмина? — вдруг прервал Булкина Сафронов.
— Что вы! Его четыре дня как приняли на работу, а до этого я его никогда не видел.
Что-то произошло со мной. Я еще смотрела, как шевелятся губы все говорившего и говорившего Булкина, как товарищ Сафронов опять задал ему какой-то вопрос, только я вдруг словно оглохла, в висках у меня стучало и сердце стало колотиться, как будто я бежала. Я уже не сидела на своем стуле, а стояла посреди комнаты, рядом с Сафроновым, тянула его за рукав и что-то кричала, кричала… И вдруг услышала свой голос:
— Неправда! Неправда! Все, все неправда! Не смейте ему верить!
Стало так тихо, что я словно очнулась. Булкин привстал со стула и сверлил меня взглядом, но мне это было безразлично, — снова волна гнева нахлынула на меня.
— Все, все неправда! — опять закричала я. — Не четыре дня, вы давно этого Кузьмина, сторожа, знаете! Как вы ему тогда говорили в саду на Рядовской: «Устроился в детский дом, пора оружие перевозить… Это не моя жена, она простая баба… Если она догадается, я ее мигом проглочу и следов не оставлю. Скажу, что уехала в Бузулук»…
Не помня себя я все это выкрикивала и вдруг увидела, что военный за столом схватил ручку и принялся опять писать. Но мне уже было все равно, слушают меня или нет, только показалось это странным, как во сне; впрочем, целый день все было странно, и я теперь смотрела только на Булкина. Я увидела, как вдруг он стал бледнеть, даже губы у него стали серыми; значит, он-то отлично понимал, что я говорила.
— Это бред какой-то! — Булкин вставал со стула, но стоявший рядом с ним военный положил на его плечо руку.
Я же испугалась одного: вдруг мне помешают досказать? Я стала кричать еще громче, голос мой срывался:
— Вы еще этому Кузьмину-сторожу сказали: «Ваш хозяин англичанин ходит сюда переодетый узбеком…» Покупал пузырьки, а все как будто нищие, он дарил им фальшивые деньги… Это про мою бабушку и про Валькину мать так говорили! А вы боялись, что вам тоже заплатят фальшивые… Говорите: надо брать золотые, как Костя Осипов.
Булкина держали за плечи, потому что он все порывался вскочить. А Виктор вдруг начал тихонько смеяться, и это меня так ошеломило, что я умолкла, но только я отвела от него глаза, как снова вспомнила все, что хотела сказать.
— Сторож еще сказал: «Без меня вы не сможете перевести ящики, мне надо тоже в детский дом…» Вы сказали: «Барин Череванов давно англичанские бумаги там держит». Вы сказали: «Моя фамилия теперь Булкин, я сладкий, как сахар…» И я хотела все про вас рассказать Чурину, а встретила Рушинкера…
Как только я это сказала, меня сразу осенило, я даже вздохнула с облегчением, потому что все вспомнила.
Я перестала кричать и потянула за рукав дяденьку Сафронова, который и без того наклонился ко мне. Почти успокоившись, я сказала:
— Спросите у товарища Рушинкера, Он никакой не Булкин, он — Козловский. Рушинкер сказал: «Не такой уж страшный этот Козловский». Вот он, Козловский, а вовсе не тот маленький, толстый, все он врет!
Булкин вдруг вырвался из рук военного. Я не успела
бы отскочить от него, только дяденька Сафронов оттолкнул меня в угол комнаты, а сам крепко обхватил Ивана Петровича. Тут уж у меня совсем на душе стало спокойно, потому что я до сих пор еще боялась, что этому противному Журавлю кто-нибудь поверит. В комнате вдруг стало много народу, и, опустив глаза, я увидела, что Полкан, виляя хвостом, лижет мои ноги. Петров, красноармейцы, мама… Кто-то решил, что я хочу пить, а я и не думала о воде, но покорно напилась из пиалушки, которую поднесли к моим губам. Не помню, как это я оказалась на руках у дяденьки Сафронова. Он гладил мои волосы и приговаривал прежним своим хорошим голосом:
— Молчи, молчи, Ариша…
А я уже и так молчала. Потом мама взяла меня у дяденьки Сафронова, поставила на пол и вывела из комнаты.
Мы сели на мягкий диван и сидели тихо, и я почти перестала дрожать. Только еще раз вздрогнула, когда провели мимо нас Булкина и Виктора со связанными на спине руками. Проходя мимо меня, Виктор вдруг уперся, остановился и сказал спокойно и даже дружелюбно: