А что останется от меня?
Рая была счастлива и его смятений не замечала. Она была в упоении, все вокруг радовало, ее бурная, безудержная энергия охватывала и Жоржа, он забывал дурные мысли, угрызения совести, их носило по номерам недорогих меблированных комнат, обставленных по-разному, но с одинаковой пошлостью, впрочем, до этого дела им не было, и наутро едва ли б Жорж мог вспомнить, какое дерево возвышалось в кадке между окнами, латания или фикус, какая бархатная скатерть покрывала стол, малиновая или лиловая. С хозяйками этих меблирашек Рая была вызывающе дерзка и с каждым разом смелее и насмешливее. Интересное дело, Раечка, эта недотрога и паинька, окончательно потеряла всякий стыд, она всюду демонстрировала их связь, и Жоржу часто становилось неловко за нее, он вдруг застывал в застенчивости, чего от себя никак не ожидал. А Раечка в бесстыдстве – назойлива. И еще – немножечко вульгарна.
Но ведь не было никакого намека на эту вульгарность зимой, когда так домогался ее! Или не замечал, устремленный к цели? Да нет, она была скромна, слегка надменна, а помышляла лишь о науке, чужой для Жоржа. Он съездил с ней пару раз на лекции профессора Колесовского в Петровскую академию, чуть не умер со скуки. Хотя профессор был в ударе, глаза сияли неподдельной страстью. А со стороны так несколько смешно: ну можно ли пылать страстью, разбираясь в строении колоска ржи? Это как надо настроить свою нервную систему, чтоб по такому поводу стулья ломать! Все ж колосок – не Александр Македонский. Но профессор завораживал Раеньку, она смотрела на него с преданностью невесты, и Жорж откровенно ревновал к ржаному колоску, к пышным профессорским усам, ко всей этой скучной для непосвященного науке. У него за пазухой одни лишь стихи Блока и долгие ассоциации по поводу Прекрасной Дамы.
Благодаря свержению царя и недельному прекращению лекций Прекрасная Дама победила. Похоже, что напрасно. Наделив ее чертами житейскую Раечку, Жорж перестарался. Стала угнетать ее неуемная страсть потому хотя бы, что утомленными утрами с ней решительно не о чем было говорить. Она зевала при имени Иннокентия Анненского, ее не трогали филологические изыски Андрея Белого и откровения футуриста Хлебникова. Словарем же девушка была небогата, и от нежного обращения «лапусик ты мой» Жорж готов был на стену лезть. Заводить прямые разговоры о женитьбе она вроде как побаивалась, однако ж намеки проскальзывали все чаще. Но тут любимый был тверд и бдителен – надо кончить университетский курс, нельзя столько лет сидеть на шее у отца да еще посадить на нее и жену, это не по-мужски. Рая смиренно соглашалась, только тяжело вздыхала.
К исходу мая эта связь стала тяготить Жоржа. По счастью, началась сессия, Жорж с преувеличенным усердием погрузился в науки, его сравнительный анализ «Афоризмов» герцога де Ларошфуко и «Опавших листьев» Розанова как предвестников революций под общим названием «Предрассветные и предзакатные сумерки просвещения» прогремел на весь факультет… Но всему бывает конец. Настал конец и экзаменам.
И опять – бурные ночи в номерах, опустошенные утра. А в июле настало нечто новенькое – Раечка начала устраивать сцены. Она рыдала, падала в обмороки, на первых порах перепугавшие Жоржа не на шутку, ревновала его к любому взгляду, брошенному на других женщин. Как назло, другие женщины стали притягивать Жоржа. А ведь еще в марте он не видел никого, кроме бесценной Раечки. Но вскоре Жорж начинал цепенеть при первых же слезах любимой, душа сворачивалась в куколку и посматривала на истерику злобным взглядом.
В октябре случилось то, что и должно было случиться.
– Я, кажется, беременна, – сказала Рая. И посмотрела Жоржу прямо в глаза, ожидая радости, что ли.
А Жорж смертельно побледнел. Страх обрушился в груди. Мысли смешались. «Этого еще не хватало!» – первая. И вторая: «Идиот! Что я наделал?» И почему-то: «Мне отмщение, и Аз воздам!» Все это никак не годилось для произнесения вслух, все отметалось и молоточком стучал вопрос: «Что ей сказать? Что ей сказать?» Наконец выдавил из себя:
– А ты уверена?
– Еще бы! Уже второй месяц.
– А что ж ты раньше молчала?
– Хотела убедиться окончательно. Да и сюрприз тебе поднести. Или ты не рад? Жоржик, лапусик ты мой, ты что, не радуешься? Я не вижу сияния на твоем лице. А я ведь так ждала этого мига. У нас будет ребенок. Мальчик – весь в тебя, высокий голубоглазый блондин. Или девочка. От нас с тобой может произойти только неописуемая красавица.
О господи! А кто будет кормить эту неописуемую красавицу? Мне еще черт-те сколько учиться, тебе столько же. Идет вой на, и конца ей не видно. С дипломом кончится отсрочка… Да и не готов я так сразу, ни с того ни с сего заводить семью, обрастать заботами.