В квартире все было в порядке и через час убрано и вымыто. Марина спустилась вниз, благо, супермаркет находился на первом этаже, накупила всякой еды и питья, надолго хватит, затащила все в квартиру и закрыла на все запоры входную дверь и потом две недели к ней не подходила. Это был установленный для нее Хозяином срок само заточения. Днем смотрела телевизор почти без звука, в темное время свет не включала, старалась не шуметь, по комнате передвигалась босиком, окна оставались зашторенными.
От вынужденного безделья Марина предалась воспоминаниям, перед глазами возник образ Саши, собственно, он далеко и не уходил, вспомнила, как они встретились, как ходили на танцы, как потом он ее провожал, как они стали часто видеться. Однажды Саша пригласил ее к себе домой, и она так была уверена в нем, что согласилась без колебаний. В комнате было много книг, впрочем, много — это не то слово, книги были везде, на столе, в шкафах, на подоконнике. Вся комната казалась беспорядочно захламленной книгами, хотя на самом деле это было не так. Саша отлично ориентировался в этом бедламе, который он называл высокоорганизованным беспорядком. Когда в разговоре речь заходила о конкретной книге, Саша не задумываясь говорил, есть ли у него она или нет, а если есть, он тут же быстро находил ее, а еще у него был магнитофон и много кассет, в основном, с песнями бардов. Кассеты стопками стояли на столе возле магнитофона, отдельно на полке стояли кассеты с записями песен Высоцкого. На диване лежала гитара и рядом с ней потрепанная общая тетрадь. Как видно, приглашение меня в гости было спонтанным, а может, Саша не был уверен, что я соглашусь, поэтому угостить гостью вкусненьким было нечем. Не обращая внимание на мои протесты, Саша быстро сходил в гастроном, купил целую сумку продуктов. Знакомые продавщицы снабдили его кое-какой дефицитной едой и, конечно, себе он купил водку, а для меня бутылку сухого вина, я его потом пила несколько вечеров и так и не осилила бутылку, чего не скажешь о Саше. Он пил с удовольствием и явно сдерживал себя, наверное, не хотел показаться пьяницей. С этого дня мы почти все вечера проводили у него дома, слушали бардов, в перерывах Саша рассказывал о каждом из них что-нибудь интересное, иногда брал в руки гитару и пел их песни, записей которых у него не было, или по моей настойчивой просьбе читал свои стихи, а делал он это очень неохотно и каждый раз у меня складывалось впечатление, что я своей просьбой вторгаюсь в его особый мир, в который он никого не впускает, а я просила еще и еще, мне было очень интересно. Саша изо дня в день все больше и больше места занимал в моей жизни, пока однажды я не поняла, что влюбилась в него, в сегодняшнего Сашу, а не в детские воспоминания, а то, что я ему небезразлична, заметила давно. Как-то на мою очередную робкую просьбу прочесть что-нибудь свое, Саша, не скрывая раздражения, выпалил:
— Лучше прочти сама, если что-то знаешь, — и тут же виновато замолчал.
Я посмотрела ему в глаза и, не отводя взгляда и не мигая, начала: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то…»
— Прости меня, я не хотел тебя обидеть, просто сорвалось, не надо, не продолжай, я знаю, что не все любят поэзию, и это не страшно, это нормально.
— Не знаю про всех, но я люблю поэзию, стихов на память знаю очень мало и так получилось, что ни одного на русском, не считая тех, что в школе проходили. Если ты готов слушать доморощенного чтеца, то пожалуйста.
Саша ухватился за мое предложение, как за соломинку.
— Прочти, я тебя очень прошу.
Я прочла небольшое стихотворение Мишеля Деги, окончив, вопросительно посмотрела на Сашу, на его округлившиеся от удивления глаза. Придя в себя, он хриплым голосом попросил:
— Еще!
Я немного подумала и вспомнила Гэвина Юэрта и прочла небольшой отрывок из стихотворения «Пьяный — влюбленному…». Читала весело, с улыбкой. Саша слушал, закрыв глаза, по окончании спросил:
— Что это было?
— Что именно?
— Эти стихотворения, они так не похожи друг на друга, они что, на разных языках?
— Ну да! — Я удивленно посмотрела на Сашу, мне казалось, что он должен понимать языки. — Первое на французском, а второе на английском, или у меня такое произношение, что все одинаково?