На семейном совете все женщины были возмущены предложением председателя и хорошо, что он их не слышал. Степан пытался вразумить женщин, мол, какая разница, кто будет ремонтировать, главное, что людям от этого польза будет всем.
— Польза? — проговорил молчавший до этого Петр, — я этого председателя знаю не первый год и могу сказать, что будет действительно хорошо, если на ремонт пойдет хотя бы половина денег, а остальные председатель положит в свой карман, и я уверен, после двух лет ремонт не закончится, тогда председатель объявит всем, что нами составленная смета неправильно составлена и нужно еще, как минимум столько же денег, а в кассе колхоза пусто и откуда их взять? А семья Яремчуков зачем? Заработает! И если мы откажемся, натравит на нас все село так, что мы будем работать на него и причем бесплатно, а иначе жизни нам на селе не будет. — И после короткой паузы добавил: — Я уверен в этом, поэтому участвовать в его затее не буду и вам не советую.
— А с деньгами что делать? — Спросил Степан.
— Что-нибудь придумаем. Можно, например, купить пасеку и развести пчел, а мед частично продавать и раздавать людям или отдавать детям в интернаты, в больницы. Да мало ли что!
Все молчали. Перспектива, нарисованная Петром всем представилась вполне реальной. Предложение о пасеке не нашло отклика ни у кого. Повисла пауза.
Видно, председатель все рассчитал и был готов к тому, что его предложение не понравится семье Яремчуков, и когда в течение несколько дней от них не последовало никакого решения, он на очередном заседании правления объявил, что Яремчуки сократили предполагаемую сумму денег на ремонт и их на всех не хватит, поэтому они сейчас сокращают список. К вечеру эту новость знало все село, мало того, ходили слухи, кого уже конкретно исключили из списка, а кого еще только собираются. На следующий день перед правлением колхоза собралась толпа односельчан и гневно требовала, чтобы правление заставило Степана не трогать деньги на ремонт и вообще, пусть он подаст свой план, а мы, сами посмотрим, обсудим и если его план нас не устроит, то составим другой, наш. Председатель объяснял, что правление не имеет права что-нибудь требовать от Яремчуков, потому что они не являются членами колхоза, а деньги их личные, ими заработанные и они сами решают, куда их тратить, то ли сделать доброе дело людям, отремонтировав им жилье, то ли купить себе еще один трактор, это их дело и никто им не указ.
— Я лично проработал в колхозе всю свою жизнь, — продолжил председатель, — но десятой части не заработал того, что Степан получил за два года, а все потому, что мне никто не помогал, и Степан не смог бы заработать, если бы вы ему не помогли.
«Как это мы ему помогли?» — пронеслось в толпе.
— А очень просто, хитрый Степан давал вам сельхозпродукты вроде бы как даром, а вы его «благодарили», отдавали в разы больше, а он это куда девал? Молчите! Я тоже не знаю. Может, продавал, тогда понятно, откуда у него столько денег. И вообще, я не верю, что он все свои деньги решил отдать вам на ремонт, но это мое мнение, вы можете думать иначе, но у Степана все есть, и трактор, и деньги, а вы всю жизнь работали и работаете от зари и до зари, а как были голые и босые, так и остались. Вот, например, ты, дед Назарий, тебе Наталка сколько пшеницы дала?
— Четыре ведра.
— А как ты ее «отблагодарил»?
— Отнес ей ведро орехов.
— А ты знаешь, что если бы ты продал эти орехи, то на вырученные деньги смог бы купить не четыре, а шесть или даже семь ведер пшеницы? Нет! А Яремчуки знают.
— А тебе, тетка Василина, что дала Наталка?
— То, что я просила, то и дала, мешок зерна, а потом еще ведро орехов.
— А ты ей что?
— Ничего, у меня нечего дать ей, а она и не просила.
— Так-таки ничего?
— А, вспомнила, я ей дала связку сушеных белых грибов.
— Вот! А говоришь ничего. Вот так и все мы, помним, что нам дают, и не помним, чем мы «благодарим», а такие вот Яремчуки наживаются на нашей доброте.