Наступали вечерние сумерки. Небо, по которому плыли редкие облака или дым от терриконов, приобретало привычный серо-синий цвет, с каждой минутой цвет становился все гуще и насыщенней, и вот уже где-то в поселке вспыхивал первый электрический огонек, затем второй, третий… Огоньки вспыхивали один за другим, пока не зажигались все. Очертания зданий и деревьев расплывались, все становилось серым, потом темно-серым, а затем и вовсе исчезало. Поселок погружался во тьму. И вот уже оставались только мерцающие светлые точки. Наступала ночь.
Я несколько раз пытался увидеть эту картину в другом месте, внизу, не поднимаясь на глей, но это никогда не удавалось, и я потом сожалел о потерянном вечере и с еще большим нетерпением ждал следующего.
Однажды, поднимаясь на глей, я издали с огорчением увидел мое место занятым. На раскладном стульчике часто дыша, сидел немолодой плотного телосложения мужчина в сером льняном костюме. По-видимому, он только что поднялся и сейчас отдыхал, обмахивая свое лицо сетчатой шляпой, вытирая носовым платком вспотевшую шею. Перед мужчиной на земле лежал нераскрытый мольберт. Судя по выражению лица незнакомца, мое появление нисколько не обрадовало его, но тем не менее он приветственно приподнял шляпу и кивком головы первым поздоровался на что я ответил коротким «здрасьте», но в разговор решил не вступать. Расположившись невдалеке с надеждой, что этот художник вскоре уйдет, потому что настоящему художнику рисовать отсюда было нечего: серо-синее небо, покрытое темными облаками или тучами дыма, внизу — серые дома с черными крышами, да кое-где растущие деревья, цвет крон которых из-за расстояния казался серым или грязно-зеленым, вот и весь пейзаж. Я открыл книгу на закладке и стал читать. Прочтя страницу, я с надеждой, что художник отдохнет и уйдет, посмотрел в сторону человека в шляпе. Не тут-то было. Мужчина установил мольберт с холстом, разложил краски и кисти, достал из сумки стакан и большую бутылку с вином, у нас такие бутылки вместе с содержимым называют огнетушителями. Сдернув зубами пластмассовую крышку, мужчина налил в раскладной стакан вино и, сделав пару глотков, поставил его рядом с собой прямо на землю. Я продолжил чтение.
Книга меня увлекла, время пролетело незаметно, наступил закат. Захлопнув книгу, я посмотрел на солнце, оно уже касалось горизонта, но на противоположной стороне неба ничего не происходило, оно по-прежнему было грязно-серым. Я с надеждой, а потом и с тревогой всматривался в даль. Солнце уже наполовину спряталось за горизонт, а на небе все было как прежде. В поле моего зрения попал художник. Он лихорадочно рисовал. Движения руки были энергичными и резкими, мешавшая ему шляпа валялась тут же, на земле. Голова раскачивалась вверх-вниз, словно помогала рукам передавать на холст увиденное. Художник тихо пел песню без слов. Мелодия показалась мне знакомой, я безуспешно пытался вспомнить, где ее слышал, и внезапно понял, что это же та самая небесная музыка, но в не очень хорошем исполнении.
Я встал, потихоньку подошел к художнику, из-за его спины посмотрел на холст и не смог сдержать возглас изумления, на холсте было изображено мое небо, только там вдали что-то было такое, чего я раньше не замечал.
Похоже, это был расплывчатый силуэт женщины, уплывающий в небесную даль. В тот же миг солнце попрощавшись зеленым лучом скрылось за горизонтом.
Художник сидел неподвижно, затем глубоко вздохнул, налил в стакан вино, выпил, еще немного посмотрел на нарисованное и широкой кистью стал замазывать картину.
Я от досады тихонько вскрикнул. Мужчина, не обращая на меня внимания, старательно уничтожал нарисованное. Окончив работу, он глубоко вздохнул, недовольно посмотрел в мою сторону и негромко спросил.
— Я так понял, что занял твое место?
— Да!
— Оно и мое тоже, — после недолгой паузы заметил мужчина. — Завтра опять придёшь?
— Да.
— Ну раз «да», тогда давай знакомиться.
Художник протянул мне левую руку и представился.
— Меня зовут Давид Смыслов, но я не люблю, когда ко мне так обращаются, зови меня просто и коротко Дод или, как называют меня друзья — Дэзик, и давай сразу на «ты», когда мне говорят «вы», у меня невольно возникает желание оглянуться по сторонам, к кому еще обращаются. Извини, что протягиваю левую руку, правую на фронте покалечил, сейчас плохо слушается.
— Саша, живу вон там, я показал рукой в сторону поселка.
— И сколько тебе лет, Саша? Наверное, лет шестнадцать?
— Да нет, осенью будет только пятнадцать.
— О, а с виду не скажешь! Давно сюда ходишь?
— Да уже третий год, точнее, не год, а третье лето. Я знаю всех в поселке, а вас ни разу не встречал, то есть, извините, тебя не встречал, — уловив тень недовольства на лице Дода, так я решил называть мужчину, поправил себя.