Наталья опять заплакала. Плакала беззвучно, боясь разбудить Галю, хотя на самом деле ей хотелось не то что рыдать, а во весь голос выть по-волчьи. Дверь в комнату потихоньку отворилась, на пороге стояла Галя. Она со страхом глядела на преклоненную перед иконой мать и по содрогающимся плечам поняла, что мама плачет. Постояв немного, Галя также потихоньку закрыла дверь, что-то подсказывало ей, что маме нельзя мешать, нужно оставить ее одну.
Вернувшись к себе, Галя села на кровать. Вспомнив увиденное, заплакала: «Это я виновата, эгоистка, у меня есть Степа, я его очень люблю и готова как собачонка не отходить от него ни на шаг, преданно заглядывая ему в глаза, каждое мгновение хочу быть рядом, а о маме стала забывать, нет, не забывать, просто мама как-то отодвинулась на задний в сторону, все реже мы стали обсуждать какие-то вопросы, я перестала доверять ей свои секреты, просить ку нее советы и это с моей стороны безжалостно, ведь у нее, кроме меня, никого нет, она отдала мне все, а я оказалась… Нет, с завтрашнего дня все будет по-другому». С этой мыслью Галя легла в пастель и, завернувшись в одеяло, тут же уснула.
Наталья незаметно для себя уснула на полу перед иконой в преклоненной позе. Снилось ей, как будто она, как и наяву молча лежит перед иконой, вдруг ровный свет электрического ночника заколебался, как пламя свечи от движения воздуха, Наталья услышала голос. Мягкий, успокаивающий женский голос говорил: «Успокойся, выкинь из головы дурные мысли, ты ни в чем не виновата, живи, как живется, слушай свое сердце, доверься мне. Хорошо? То, что ты сделала — это проявление твоей любви, а настоящая любовь никогда не бывает грехом. Да, ты при этом невольно причинила боль своему ребенку, насколько сильную, она еще не знает и, главное, не готова знать. Не торопись! Придет время, все уладиться. И ни тебе, никому-либо другому неведомо когда это произойдет, и ни ты, никто другой не сможет ничего изменить. Ты даже не пытайся, хорошего из этого ничего не выйдет, а будет только плохо и очень плохо всем. Живи, как живется, живи по сердцу, а об остальном не заботься, Бог дал тебе большую любовь, трудную, береги ее, будь достойна ее.» Внезапно Наталья очнулась. Вспомнила свой сон, или это был не сон? Посмотрела на икону, Дева Мария по-прежнему ласково смотрела на нее. На душе у Натальи было спокойно, тихая радость наполнила ее, она перешла на кровать, легла и едва коснувшись головой подушки, уснула безмятежным сном. Проснулась рано бодрой и счастливой, от вчерашнего безысходного настроения не осталось и следа. Не то что бы она все забыла, нет, просто как будто все вчерашнее произошло само собой, а у нее есть любимая и любящая дочь, которая готовит на кухне себе завтрак, стараясь не шуметь и не разбудить мать, а потом она уйдет на свою работу. Вот тогда Наталья встанет, приготовит завтрак, накроет на стол и будет ждать, когда придет с работы ее любимый мужчина. При воспоминании о Степане по телу пробежала легкая дрожь. Вскоре вернулся Степан, Наталья бросилась ему в объятья, стала неистово целовать его глаза щеки, шею…
Придя домой, я кое-как умылся и сел за стол. Очень хотелось спать, и уснул прямо за столом, и если бы не понимающая причину мама, я так и спал бы до утра. Утром еле встал и в школу собрался с трудом, пришел ко второму уроку. Болели все мышцы без исключения даже дышать было трудно, ни о каком терриконе и речи не могло быть. Правда, через пару уроков я уже чувствовал себя ничего, а последний урок (это была физкультура) я перенес неожиданно для себя вполне сносно и когда подошло время террикона, я уже не сомневался. На работе меня встретили разными шуточками, но с дружеским сочувствием. Второй день был тоже не простым, но уже легче переносимым, а через неделю я вполне адаптировался, работал наравне со всеми и даже Валек стал по-другому разговаривать со мной, перестал начальственно покрикивать.
Окончился первый трудовой месяц, и я получил первую в жизни зарплату, мне она показалась очень большой, по крайней мере, я таких денег еще не держал в руках. На протяжении месяца я часто ловил на себе пытливые взгляды Ольги и мое воображение в ответ рисовало сладострастные картины, однако, дальше этих взглядов и воображений события не развивались. Я по неопытности не знал, как их надо развивать, а Ольга не торопилась сблизиться со мной. Я уже стал думать, что рассказы Левы — ерунда, просто треп, но все же в ожидании остался работать на следующий месяц, хотя денег на подарки уже было достаточно. Однажды после работы меня отозвал в сторону Валек и нагло улыбаясь, спросил: