Дядя Гриша замолчал. Молчал и я, да и что я ему мог посоветовать в свои неполные шестнадцать?!
— Я понимаю, тебе это неинтересно, да и не все понятно в этой моей доморощенной философии, ты, наверное, думаешь, что я развожу свои антимонии, но поверь, я хочу, чтобы ты понял, что я все это рассказал не только для того, чтобы разобраться в себе, как-то оправдать себя, свое поведение, а для того, чтобы ты запомнил и как можно дольше держал себя на контроле. Конечно, и у тебя наступит время, а наступит оно незаметно, когда ты своими поступками с твердой уверенностью в своей правоте сможешь поломать жизнь другому человеку, а это очень страшно, и страшно то, что загнанную свою совесть твоя будет при этом молчать, потом, через годы, она тебе обо всем напомнит и тебе будет очень плохо, как мне сейчас, так что не упусти этот важный момент.
Дядя Гриша замолчал и лежал с закрытыми глазами. Я даже подумал, что он уснул, но он открыл глаза и продолжил:
— Все это я понял сейчас, в больнице и благодаря этому случаю. Я мог бы сломать тебя, искалечить твою жизнь, поверь, мне это несложно, а ты бы не простил мне этого никогда, а самое страшное, я был бы абсолютно уверен в своей правоте. Я сейчас говорю, а у самого мороз по коже. Права твоя мама, вот выпишусь и в отпуск и постараюсь, куда-нибудь уехать, не отдыхать, нет, мне надо многое переосмыслить, разобраться в себе, все взвесить. Не знаю возможно, мне пора поменять работу, на такую, чтобы я не смог по недомыслию причинить зло другим людям, выбрать что-то другое, не знаю.
Здоровье дяди Гриши постепенно приходило в норму и вскоре его выписали, а затем выписали и меня. А дальше со мной все произошло, как предсказал дядя Гриша, и я благодаря ему был подготовлен и никаких психических последствий последующие события на меня не оказали. Помню первый школьный день после больницы. Я как обычно вошел в класс, и был встречен всеобщим молчанием, прошел к своей парте, сел. Спустя несколько минут появилась Наташка. Посмотрев насторожено на меня, она прошла мимо нашей парты, подошла к парте Жиденка, что-то ему сказала, и через минуту Лева, перебрался на Наташкино место рядом со мной и со словами: «теперь мы с тобой будем сидеть вместе», протянул руку для приветствия. Лева достал из портфеля учебник, тетрадь, ручку, разложил все это на парте и повернувшись ко мне сказал:
— Тут на днях был педсовет и тебя вроде бы по требованию родительского комитета постановили исключить из школы, а сейчас их предложение у директора школы на рассмотрении, а его слово решающее.
Лева быстро, в нескольких словах ввел меня в курс школьных событий. Прозвенел звонок. Вошла наша классная, увидев меня, резко спросила:
— А ты почему здесь?
Я молча протянул справку из больницы, в которой было написано, что я здоров и могу посещать школу. Прочтя справку, Марфа Макаровна молча вышла из класса. Наступила тишина. Через несколько минут классная вернулась и, не глядя на меня, сухо произнесла:
— Тебя немедленно вызывает директор школы.
Я встал из-за парты и направился к двери.
— Вернись и забери свои вещи!
Директором школы в то время был комиссованный по ранению бывший летчик-истребитель, боевой офицер Борис Максимович у него была репутация строгого, но справедливого руководителя. В школе все его не то, что боялись, старались не попадать ему на глаза. Волнуясь, я робко постучал и не дождавшись приглашения приоткрыл дверь кабинета и в образовавшуюся щель спросил: