Я махнула рукой и подскочила.
— Мясо горит!
— Извини, я еще не привык за ним следить, — виновато сказал Денис. — Раньше мать готовила, а я так… пельмени-сосиски, ну или заказывал что-то.
— Да ладно, чуточку пришпарилось, — улыбнулась я. — Съедим. А что не съедим, то выкинем. Вон во дворе кошек сколько! Протяни руку за приправой, тебе ближе… Да что ж вас раздирает!
Телефон снова надрывался.
— Ден, ты овощи порежь, — попросила я. — У меня вечер семейной любви. Видимо, Вика уже нажаловалась.
Он кивнул.
— А, тетя Люся! Как жизнь? Ну и у меня ничего, ужин вот готовлю. Да так, жаркое и салат, много мне надо, что ли? Угу… Да, это уж точно, теперь так просто никуда… Ой, тетя Люся, нам третий месяц, третий уже зарплату вовремя не платят! Ну какие органы, о чем ты? У нас же зарплата серая, по документам всего пятнашка, а остальное — это вроде как премиальные. Ну и вот… уже и официальную задерживают, — вдохновенно врала я. — Я квартиру стала сдавать. Ага. Ну не очень здорово с чужим человеком жить, но ничего. Хоть хватает на пропитание. А, Вика уже сказала? Ну да, мужчина. Проводку вон починил. А так мне без разницы: меня днем дома нет, а красть у меня нечего, книжки разве что! Вот-вот, кому они нужны… Ага, пока-пока, передавай всем привет!
Я вернулась на кухню, выключила телефон и швырнула его на диванчик.
— Достали, сил нет…
— Вер, не расстраивайся так. А если я мешаю, я уйду, сказал же.
— Ничего ты не мешаешь. Это они… — Я снова сцепила руки под подбородком. — Когда умерли родители, меня все жалели. Ну там… месяц-другой. А потом пропали. Родители у меня были добрые, всем понемногу перепадало, а с меня взять нечего. Только вот квартира… Но при деде никто бы не сунулся, а тут вот зашевелились.
— Тогда я точно никуда не пойду, — неожиданно спокойно и холодно произнес Денис. — В наше время одинокая девушка с трехкомнатной квартирой в столице — это как в средние века девчонка с мешком золота на большой дороге… И пусть я калека, кое-какие знакомства у меня имеются. Мне твоя жилплощадь не нужна, сразу говорю, мне достанется часть родительской… дай им боги здоровья… Да я и так себе место найду. Но, повторяю, не уйду, если ты не выгонишь.
— Я и не собиралась тебя гнать, — я шмыгнула носом. — Одной страшно. И вообще, давай ужинать!
— Давай, — тихо сказал он. — И не плачь.
— Не буду, — пообещала я, принимаясь за салат и отбивную. — Ты сам-то ешь!
— Конечно…
Я тыкала вилкой в овощи и думала о том, что загнала себя в ловушку. Родственники не отстанут, а у меня не хватит силы воли, чтобы отказать племяннице в праве пожить немного в своей квартире. Если нападут все скопом, мне…
— Смени номер телефона, — сказал вдруг Денис. Он ел аккуратно, я таких манер и не видала. — Исчезни.
— Городской-то что, тоже менять? И они в полицию заявят, если я пропаду.
— С какой радости? Не отвечать на телефонные звонки — это что, уголовное преступление? Адрес они знают, но войти не смогут, ты же им ключи не давала? Ну заявят они о пропаже, так даже если заявление примут — а это ведь не самые близкие родственники, могут и не принять, — и придут проверять… Ты здесь, жива и здорова, а обязать тебя общаться с родней никто не вправе.
Я покачала головой.
— Ладно… я на работе еще с юристами поболтаю, может, что подскажут. Ден, так погано на душе… Ведь родные все люди, а из-за этой паршивой квартиры готовы на уши встать. И она же им не обломится, я ее государству завещала, только им не сказала! Ну, может, еще ребенка усыновлю, тогда перепишу…
— Рано тебе о завещаниях думать, — ответил он, собирая посуду. — Иди спать, тебе вставать ни свет ни заря. А я еще поработаю.
Тогда я проснулась ночью, скорее даже утром, в пятом часу и увидела свет из-под двери. Я тихо постучала в дверь, приоткрыла ее — Денис не спал.
— Ты что так заработался?
— Я не работаю, — ответил он. — Разбудил, да?
— Да нет, я встала просто… а у тебя свет горит.
— Я погашу, — безразлично произнес он.
— Ден, ты что? — я протянула руку. — Тебе… плохо? Болит где-то?
— Нет.
— Ден, скажи толком, а то скорую вызову!
Он помолчал и сказал после паузы:
— Ничего у меня уже не болит. Устал. Плохо. Не знаю, Вер, муторно как-то на душе, тоскливо, тянет, выкручивает, а я не понимаю, что это и как с этим быть. Просто… не знаю. Не могу…
— Я посижу с тобой, — сказала я. — Давай, может, телик включим, все повеселее?