Когда именно инспектор проснулся, Франт не смог бы сказать. Глядя на Маллета, он только постепенно стал осознавать, что тот рассматривает его из-под полуприкрытых век. Потом уголки рта начальника слегка дрогнули, растягиваясь в дружелюбную, почти озорную усмешку. Эта стадия длилась всего несколько секунд, а затем, совершенно внезапно, весь человек разом ожил. Судорожно дернувшись, инспектор резко выпрямился в кресле, поставил ноги на пол, широко раскрыл глаза. Корзина для мусора покатилась по комнате от его движения и оказалась у противоположной стены. Там и осталась — единственная свидетельница досадного промаха в карьере образцового офицера.
Это был затруднительный момент для сержанта, чье искреннее уважение к Маллету взяло верх над требованиями дисциплины, вынуждая его изо всех сил делать вид, как будто не произошло ничего необычного. Но Маллет сохранял благодушную невозмутимость.
— Знаете, — проговорил он с видом человека, который решил поделиться чем-то глубоко сокровенным, — я почти спал, когда вы вошли. Устал, — добавил он без особой необходимости.
Милая, приветливая улыбка не сходила с его губ, и это придало Франту храбрости спросить не без ехидства:
— Вы хорошо пообедали?
— Я вообще не обедал, — последовал удивительный ответ, — а что, времени уже много?
— Почти три часа.
— Боже мой! Ну что же, ничего не поделаешь. А теперь расскажите мне, чем вы занимались.
Франта настолько поразило нехарактерное безразличие инспектора к своему распорядку приема пищи, которое, как он чувствовал, должно было знаменовать собой какое-то событие величайшей важности, что новость, которую он со всех ног примчался рассказать, показалась ему в сравнении с этим пустячным делом. Но пока он рассказывал свою историю, к нему отчасти вернулся его прежний энтузиазм, а явный интерес, с которым ему внимал Маллет, стал для него дополнительным поощрением.
— Оставив вас, я отправился прямиком к Реншоу, — начал сержант, — и он предоставил мне свободу действий в отношении всех бумаг Баллантайна. Среди личных документов не нашлось вообще ничего такого, что хоть как-то мне помогло бы. Собственно говоря, личных документов любого рода там очень мало.
Ничего удивительного, — прокомментировал Маллет. — По тем или иным причинам Баллантайн позаботился о том, чтобы оставить после себя очень мало личных бумаг.
— Потом мне пришло в голову, — продолжил Франт, — взглянуть на его банковские расчетные книжки. Я подумал, что если он копался в прошлом Илза, то, вероятно, нанял кого-то выполнять за него неблагодарную работу.
— Вы имеете в виду сыскное агентство?
— Именно так. Сыскных агентств в Лондоне не так уж много. Большинство их названий я держу в голове. Я начал с расчетных книжек трехлетней давности и довольно скоро наткнулся на серию платежей Элдерсону.
— Элдерсону?
— Да, это имя сразу же бросилось мне в глаза. Помните того умного человечка, который служил в отделе «U» и был вынужден уйти в отставку из-за истории с Баркиншоу? Он открыл собственное дело — детективное бюро на Шафтсбери-авеню.
— Прекрасно его помню, — отозвался Маллет. — Кажется, с тех пор он доставлял нам кое-какие хлопоты. Это не на него к нам пару лет тому назад поступила довольно серьезная жалоба от одного из его клиентов?
Франт кивнул.
— Позже жалобу забрали, — пояснил он, — но в свое время она порядком напугала приятеля Элдерсона. Я подумал, что это обстоятельство может пригодиться, если мне потребуется нажать на него. Так оно и вышло.
— Значит, вы отправились к нему?
— Сразу же. Он был очень сладкоречив и обаятелен — как и всегда, — пока я не сказал ему, по поводу чего пришел. Тут он сразу же стал несговорчивым. Сказал, что очень сожалеет, но его бизнес носит в высшей степени конфиденциальный характер, он взял себе за правило не хранить никаких записей по делам своих клиентов. Показал мне свои рекламные объявления, в которых он дает абсолютные гарантии, что все записи будут уничтожены немедленно по завершении дела. Должен сказать, они выглядели весьма впечатляюще. — И Франт хмыкнул при этом воспоминании.