— А вот вас, Маллет, память редко поводит, не так ли? — с улыбкой проговорил лорд Бернард. — Поздравляю вас. Однако боюсь, я вас перебил. Пожалуйста, продолжайте. Так что я сказал дальше?
— В этом-то все и дело. Вы собирались что-то сказать и дошли до слов: «Это напоминает мне…» Но тут вас перебили. Теперь у меня есть основания думать, что, если вы сообщите мне, что вы собирались сказать, это поможет установить, кто убил Баллантайна.
— Позволю себе заметить, что это звучит крайне неправдоподобно, прокомментировал лорд Бернард.
— И тем не менее это правда, и я должен попросить вашу светлость поверить мне на слово.
— Очевидно, придется. Вы знаете свое дело, а я нет. Ну что же, сделаю все, что в моих силах. Давайте снова пробежимся по моему тексту, посмотрим, смогу ли я вспомнить свою реплику.
Маллет повторил слова.
— Это напоминает мне… это напоминает мне… это напоминает мне…бормотал лорд Бернард себе под нос. — Нет, мне очень жаль, инспектор, но недосказанная мысль не возвращается. Видите ли, по сути дела, я вообще не помню того вечера. Смутно помню, что использовал слова, которые вы упомянули, но только потому, что вы снова вложили их в мою память, и они засели там, изолированные, так сказать, стерильные, абсолютно вырванные из контекста. Просто ломать себе голову, пытаясь вспомнить, — бесполезно. Если бы только я мог снова проникнуться настроением того вечера, почувствовать то же, что чувствовал тогда, возможно, слова начали бы вынашиваться в моем мозгу и оформились бы в то, что было подавлено в зародыше в прошлый четверг вечером. Хотя, бог знает, инспектор, — добавил он, — пригодится ли это вам, когда всплывет?!
— Вы думаете, что у вас это получится? — спросил Маллет.
Память — занятная штука, — философски заметил лорд Бернард. — Порой что-то вспоминать помогает, если вы перестаете концентрироваться непосредственно на самом предмете и переключаете свое внимание на что-то еще, не на совершенно иное, но чуть в сторону, если вы понимаете, что я имею в виду. Не хочу напрасно тратить ваше время, но, если бы я начал обсуждать историю с Баллантайном в общем плане, это, возможно, помогло бы достижению вашей цели и позабавило бы меня. Вы не возражаете?
— Нисколько.
— Вот и замечательно. Вы в последнее время открыли что-то новое в этом деле?
Маллет задумался на какой-то момент. Потом встал и прошел через комнату, чтобы поближе рассмотреть картину. И тут впервые увидел, что на рамке есть надпись, строки незнакомого ему стихотворения. Он прочитал:
Инспектор прочитал это дважды, прежде чем устремиться в атаку.
— Да, — сказал он наконец. — Я обнаружил кое-что интересное после того, как зашел в эту комнату.
Лорд Бернард смотрел на него с выражением приятного удивления на лице.
— Поздравляю вас! — сказал он. — Да, картина, безусловно, представляет интерес, хотя, если быть откровенным, я не ожидал, что вы это распознаете. Это одна из лучших работ Жюля Ройона. Он прославился бы, если бы прожил подольше. Лично я не думаю, что во Франции был лучший живописец после смерти Ренуара. Если желаете, могу показать вам его акварели — тоже маленькие шедевры.
Маллет покачал головой:
— Меня интересует не живопись, только лишь объект.
— Объект? А! Так, значит, вы ее узнали?
— Узнал. И сдается мне, что ваш интерес к Баллантайну был, возможно, гораздо пристальнее, чем явствовало из ваших слов во время нашего разговора в Брайтоне тем вечером.
Лорд Бернард рассмеялся.
— Боюсь, что вы двинулись не в ту степь, — сообщил он. — Да, верно, это портрет Мэри Баллантайн. Но вы сами видите, что он сделан несколько лет назад. По сути дела, я не видел ее с тех пор, как она вышла замуж или даже еще дольше. Нет, если вы ищете ревнивого любовника, чтобы повесить на него убийство, боюсь, вам придется поискать где-то еще. Картина находится здесь лишь в качестве произведения искусства.
— А надпись? — спросил Маллет.
— Ах, надпись! Но это как раз подтверждает правоту моих слов! Когда я говорю вам, инспектор, что это был ее собственный выбор! Я заказал портрет Ройону, потому что был — не вдаваясь в подробности — влюблен в нее или настолько близок к влюбленности, что это практически одно и то же. Она вставила портрет в раму и прислала мне вот с этими строками внизу. Я никогда больше не имел с ней никаких дел. — Лорд Бернард большими шагами пересек комнату, и, стоя перед картиной, негромко продекламировал строки стихотворения самому себе. Потом продолжил: — Они прекрасны, правда? Да, и очень уместны, если адресованы отчаявшимся любовником своей возлюбленной. Но когда женщина пишет их о себе — когда она возносит себя на такого рода пьедестал, — нет уж, увольте! «Если только он не предложит более того, что она требует…» — Нет, ну надо же! Какое право имеет женщина, любая, требовать такого отношения со стороны мужчины? Это вина поэтов, как я полагаю, которые вбивают такие нелепые мысли в головы женщин, так что они спекулируют на своей женственности, но как женщина, наделенная здравым смыслом… — Он резко остановился в разгар своей тирады, и его выражение лица тут же изменилось. — Женщина! — воскликнул Бернард. — В Брайтоне была женщина, не так ли? Девушка, которая выглядела счастливой? Инспектор, вы так и не сказали мне, что именно прервало меня на полуслове в тот вечер? Вы не помните?