Намылил его Толик, стал смывать, вспомнил, что полотенце в комнате забыл.
– Ты, говорит, Василий, посиди, а я сейчас вернусь.
Только он ушел, а букашка Васькина – прыг на край ванны и говорит кошачьим голосом:
– Васенька, милый, хороший ты мой! Не смывай меня, пожалуйста! Я без тебя пропаду.
Кот глаза выпучил, и сказать что от неожиданности не знает.
– Обещаю не кусать тебя больше. Ну, если только совсем не больно. Мне без тебя, Васенька, не прожить!
Сказала так, и, прыг, снова на Ваську.
Тут Толик зашел, с полотенцем.
– Ну, как ты, Вась? Вижу, вижу, что доволен! Вон глаза сразу просветлели.
Вздохнул Васька.
– С облегчением, – потрепал друга по шерстке Толик.
Глава третья
Зажили они дальше.
Васька, правда, изменился. Задумчивым стал, в себя ушел, отстранился как-то от Толика.
Букашка тихо-тихо сидит, но Васька знает, что рядом она, и ему как-то теплее от этого. Порой куснет. Ничего, терпимо. А если долго не кусает, Васька начинает ждать и готовиться. Нервничать начинает.
Толик к нему и так, и эдак, уж и про работу больше не рассказывает, а все больше его, Васькиными, делами интересуется. А кот говорит редко. Но все об одном. Как ему тяжело было, когда букашка на нем сидела.
Слушал, слушал Толик, а потом раз как-то в пятницу вечером и говорит:
– Я тебя, Васька-друг, не узнаю. Что ты все старые косточки перебираешь, какую-то вшивую блоху вспоминаешь!
На «вшивую блоху» букашка сильно обиделась, да как укусит Ваську в шею, в самое больное место.
Подскочил Васька, да как замяукает:
– Да что ты знаешь про жизнь мою горемычную?
Толик так и сел, где стоял. Хорошо, что табуретка сзади оказалась. Но, в руки себя взял и говорит:
– Что тебе, Вася, теперь не так?
Повинился кот, рассказал Толику всё, как было.
Расцеловал его Толик в обе щеки пушистые.
– Что ж ты, дурак этакий, сразу-то мне не сказал? А я тут, понимаешь ли, голову ломаю.
– Пошли, – говорит, – скорей, смоем с тебя наконец букашку эту надоедливую.
Васька чуть не просиял от благодарности.
А блоха хитрющая попалась. Она заранее подготовилась: сделала себе круг надувной, на слив сеточку сплела, чтобы вода утекла, а она, букашка, удержалась.
Толик полотенце опять забыл, но уходить не стал, чтобы друга одного не оставлять. Взял первую попавшуюся тряпку, халатом жены оказавшуюся, и Ваську вытирать начал. А букашка на круге сидит и кричит:
– Васенька, не покидай меня. Я ведь твоя родная! Тебе без меня худо будет. Не почешешься уже. У нас ведь с тобой никого нет кроме друг друга. Толик, он же – человек, ему нас с нашими инстинктами не понять.
А Толик и вправду ничего не понимает. Круг видит, букашку на нем видит, смятение Васино видит, а понять ничего не может.
А букашку в водоворот уже засасывает.
Ваське ее жалко, и себя жалко. Но держит он себя в лапах.
Вот и вода вся ушла.
Успела букашка сеть кинуть и сидит на круге, дрожит, держится.
Вспомнил кот себя в молодости, мокрого и нечёсаного, схватил букашку и на шею себе посадил.
Плюнул Толик в сердцах на всё это и с Васькой три дня не разговаривал.
А когда помирились они, прежней жизни уже не было. Только и слышно теперь от Васьки было, что об его букашке. Как она сегодня, беспокоила его, или так, только покалывала иногда.
Терпел Толик, терпел, а потом опять не выдержал и спрашивает друга:
– Что, ты, Вася, от меня хочешь?
Удивился кот такому вопросу.
– Ничего мне от тебя не надо, – говорит.
И обиделся.
Толик решил первым к коту не подходить. Еду давал, а чтобы доброе слово, или согреть себя позволить – нет уж. «Пусть Ваську самого теперь блоха греет».
А блоха старалась. Потел он, расчёсывал себя по несколько раз на дню. И все бы ничего, стерпел бы, да пожаловаться на свое горе было некому, вот в чем беда.
И решил тогда Васька, чего терпеть, если из-за терпения этого ему пользы никакой, а только мука. Позвал Васька Толика и говорит:
– Я, Толик, полный кретин, что позволил какой-то букашке нашу дружбу разрушить. Ты меня прости! И вот что. Я тут придумал кое-что. У наших соседей, видал ты, пес живет, белый – холеный? Ты его подкарауль и меня на лестницу выноси. Как над ним проносить будешь, букашка сама к нему перескочит, я ее знаю.
Посмеялся Толик. Он соседа, интеллигента-оптимиста давно недолюбливал.
Кот накануне не спал, тревожился.
Толик же, снова почувствовав в ногах Васькино тепло, спал крепко, и проснулся решительным и обновленным.
Глава четвёртая
Все свершилось точно по плану. Блоха, как кот и предполагал, сама к сенбернару перепрыгнула.