– Сама отзынь, – не растерялся Даня. – Это мой ковчег.
– А вот и нет, – встрял Чебурашка, – теперь он общий!
– И называться будет «Иван Федорович Крузенштерн», – добавил Матроскин. – Я, между прочим, тоже в полосочку не просто так.
– А мой дедушка… – начал Пятачок, но его быстро замолчали, потому что он все-таки был Очень Маленьким Существом.
– Можно посадить вот этого, – Муми-папа показал на тоскующего Даню, – на крокодила. И пусть найдут землю.
– Псих, – сказал Ежик.
– Я так не играю, – возмутился крокодил Гена, – пусть сам плывет. Он это устроил, вот пусть и плывет.
И все как-то сразу согласились и стали теснить Даню к корме – он обреченно пятился, но вдруг споткнулся о Винни-Пуха.
– Шшшш, – прошептал Винни-Пух. – Я слышу жжж, и это жжж неспроста.
Все задрали головы, даже голова Чеширского кота. Высоко в небе виднелась крошечная точка, и точка эта действительно жужжала и приближалась.
– Пчелы, – нежно сказал Винни-Пух.
– Псих, – сказал Ежик.
– Комета, – сказал Муми-тролль.
– Пионеры, – сказал Чебурашка.
– Карлсон! – сказал Малыш. – Он вернулся!
И он действительно вернулся. Пыхтя и заваливаясь на бок, Карлсон опустился на палубу, неодобрительно огляделся и выплюнул изжеванный масличный лист.
– Поведешься с вами – научишься есть всякую гадость, – пробурчал он. – А теперь – может, у вас найдется самая большая банка варенья?
Даня стоял на мостике и смотрел в горизонт. Где-то впереди, за синими ковролиновыми волнами, была земля. Нянечка Рита вполне сойдет за Арарат, быстро придумал Даня. И нянечка вполне сошла.
Вечером, умытый и упижамленный, Даня лежал под боком у папы и слушал про мифы и легенды Древней Греции. У Дани зрел новый план, и главное было – не уснуть и успеть обсудить его с клетчатой собакой Тяпой.
Н. Крайнер
Город-маятник
У нас в городе есть башенные часы. Большие, старые, хотя им не больше года. Просто колдуны сказали, что в каждом уважающем себя заколдованном городе должны быть башенные часы. Ведут они себя, кстати говоря, как хотят: то показывают правильное время, то врут безбожно, то стоят на месте, то вообще отворачиваются от всех, демонстрируя колесики и пружинки. Но самое главное в наших часах это даже не циферблат – это маятник. Огромный, массивный и совершенно неподвижный. По крайней мере, я не видела, чтобы он хоть раз сдвинулся с места. Кто-то говорит, что один раз маятник все-таки качнулся, но мало ли что говорят.
А вчера из квартала молчунов к нам пришел один. С деловым таким видом. Подошел к часам, осмотрел их внимательно, только что не обнюхал, и уселся рядом. Достал из рюкзака бутылку с водой, ворох каких-то бумажек, закурил трубку и сидит себе. Разумеется, весь город сбежался на него смотреть, молчуны к нам вообще нечасто приходят, а уж чтобы так себя вести – никогда такого не было.
И вот, в общем, стоим мы все, ну то есть не все, а самые смелые, молчунов побаиваются все-таки, и смотрим на него. А он на нас не смотрит, курит трубку, роется в этих своих бумажках, думает о чем-то. В общем, всем надоело смотреть, и кто-то из толпы, может быть, старый Джон, а может быть, одна из тетушек-кошек, спросил, а чего он тут сидит.
Молчун посмотрел на нас, как будто только что заметил, хотел промолчать, кажется, но потом передумал и сказал: жду, когда качнется маятник. И снова ушел в какие-то свои дела. А уж зачем он этого ждет, никто рискнуть не спросил. У молчунов такие голоса, что лучше их вообще никогда в жизни не слышать. Как будто тебе кирпичом заехали по уху, и там теперь что-то болит, саднит и вообще, неприятно очень.
Все постояли еще немного, подождали, может, с маятником что случится, и разошлись по своим делам. Ну подумаешь, будет теперь молчун около наших часов ошиваться, ерунда, по сути дела. Город общий, и часы на всех одни. Пусть себе сидит. Я так вообще ушла за мост, попить кофе с Несбывшимся. У меня это традиция, мне хотя бы пару раз в неделю надо ему в глаза посмотреть.
Прихожу, а Несбывшееся что-то пригорюнилось, сидит на пороге своей кофейни с чашкой, смотрит на реку.
– Что такое? – спрашиваю.
– Маятник, – отвечает мне Несбывшееся.
– А что маятник? Ну болтается себе и болтается.
– В том-то все и дело, что не болтается. Пока что. А как только маятник качнется, все изменится, тут же.
– Как изменится? Почему изменится? Я не хочу, чтобы изменялось.
А я и правда не хочу. У меня на подоконнике только позавчера расцвел маленький цветочек спокойствия, ну, расцвел – громко сказано, бутон только приоткрылся. Но если расцветет, это же какая будет радость. А тут все вдруг собралось меняться.