При следующей встрече, оказавшейся последней, он передал мне ксерокопию своего фарса.
Куда ни глянь, кругом ИерусалимДекорация представляет Пьяцетту в Венеции с коллонадой Палаццо Дукале.
ТАРТАЛЬЯ (вытирая лоб платком)
Проклятая жара! Венеция несносна!БРИГЕЛЛА
И всюду немцы-педерасты…ТАРТАЛЬЯ
Томас Манн!Упадок, увядание культуры.Да, прав, конечно, радикальный Маринетти —Разрушить, утопить ее в лагуне,Отдать к чертям хорватам-недотепам.Мне хочется скорей вернуться в Рим.Бригелла напоминает Тарталье о том, как накануне Венеция рукоплескала ему, когда он в своем великолепном мундире, со свойственной ему великолепной выправкой, в великолепной шапочке с пером, при виде которой на глаза каждого итальянца накатывают слезы, вышел на балкон. И каким униженным и жалким выглядел рядом с ним этот выскочка-канцлер в коричневом пальто, застегнутом на все пуговицы.
ТАРТАЛЬЯ
О этот Пульчинелла деи Тадески!Смесь раболепства с наглостью! (Кривляясь.) «Ушитель!В главе восьмой моей бессмертной книги…»Майн Карпфен! Рыбьим жиром истекаетВ своем пальто. Бессмысленный паяц!А эти водянистые глазенки!А усики! А челка! Пульчинелла!БРИГЕЛЛА
На вилле в Стра вы провели с ним вечер…ТАРТАЛЬЯ
О, это было сущей пыткой ада!Он мне цитировал без умолку себя.А ночью этот гнусный бред немецкийТысячекратно был умножен комарами,И в липком жаре загородной виллыОни всё ныли и пищали, так что яГлаз не сомкнул ни на минуту, право.Уж за полночь ко мне пришел Буонопарте,Тяжелым задом на кровать уселсяИ молвил непреклонно и сурово:«Нельзя пускать в Европу обормота.Ты Австрию обязан защитить».БРИГЕЛЛА
(Сообщает, что иностранный гость вскорости должен закончить осмотр коллекции картин во Дворце Дожей и присоединиться к Наследнику Цезарей у коллонады.)
А вот и он сам!Появляется ПУЛЬЧИНЕЛЛА с томиком «Камней Венеции» Рескина в фишеровском карманном издании для немецких туристов. БРИГЕЛЛА удаляется, почтительно кланяясь.
ПУЛЬЧИНЕЛЛА
Майн штарший друг! Ушитель! Вот и ви!Как много мне искусства в этот горотт!Вот это книга ошень помогайт.Похлопывает ладонью по обложке перед носом у Тартальи. Тот, уверенный, что этот томик – нечто иное, как давешний «Майн Кампф», гадливо отшатывается.
ТАРТАЛЬЯ (в сторону)
Маньяк! Каррикатурра! Бурратино!ПУЛЬЧИНЕЛЛА
Я осмотреть хотель би коллонаду —О ней так много аутор написаль…(Листает книжку.) Вот тутт, вот тутт! Вот тутт в музеумфюрер…ТАРТАЛЬЯ (в сторону)
Лунатик! Дзанни! Графоман пустой!Сейчас опять затянет он волынкуО превосходстве тупорылой расы…(Резко поворачиваясь к Пульчинелле, с вызовом.)
Я львицу вырастил! Италией назвал!ПУЛЬЧИНЕЛЛА
(Коверкая слова, рассуждает о том, что подлинно арийскому духу пристало черпать вдохновение не в носатых и бородатых старцах и не в дегенеративных еврейках с вырожденными младенцами, но в мужественных образчиках героической античности.)
Што это здесь? Так много винограда!Как путто разливается райнвайн!Заглядывает в книжку. Тарталья исполняет лацци без слов, будто ему в правое ухо влетел комар и теперь он с правой стороны ничего не слышит.
ПУЛЬЧИНЕЛЛА (читает)
Как это всегда характерно для ранней скульптур, фигури знашительно уступают растительним мотивам… так, так… первой половине шестнадцатого века… так, так… не возникает вопроза о том, што голова швятоффо Зимеона… так, так… то ше изобилие штруящихся волоз и бороди, но виполненнихь в мелькихь и крутихь завиткахь, и вени на рукахь и на груди ошершени резше, скульптор бил явно изошренней в изяшнихь линияхь листви и веток, шем в фигуре, ввиду шего, што везьма примешательно для раннего майстера, он потерпел фиазко в попитке своего рассказа, ибо зожалением и изумленьем штоль равно отмечени черти всехь триохь праттьев, што невозможно определить, котори из нихь Хам!!!
Читая, Пульчинелла все более и более навинчивается таким образом, что к концу заключительной фразы он совершенно выходит из себя и последнее слово выкрикивает со страшным надрывом, на пределе громкости. Тарталья, в этот момент повернувшийся к нему левым боком, подпрыгивает на месте и зажимает левое ухо.