Это было неубедительно, и он сам лучше других понимал.
– Значит, вы против зарядки, товарищ командир? – заговорил вновь Пчелинцев. Этот вопрос был задан уже в упор, и на него надо было отвечать «да» или «нет». «Черт знает что, – понимая, что он окончательно проигрывает поединок, подумал лейтенант, – скажи «нет», дойдет до Заворыгина, тот по головке не погладит. Армейский человек и на фронте должен заниматься физкультурой. Это не достижение, а беда, что в их полку ни летчики, ни техсостав не делают зарядку». Поэтому Демин совсем уже сердито огрызнулся:
– Да что вы ко мне пристали? Сказал уже, что я не против физзарядки. Только ее с головой надо делать. До начала летного дня.
– Есть, товарищ командир. Разрешите с завтрашнего утра делать зарядку всем экипажем сразу после подъема?
Он просил, но просил, как великодушный победитель, и Демину ничего не оставалось, как согласиться.
– Хорошо. Действуйте, – сказал он неохотно, – считайте, что отныне утренняя зарядка экипажа под вашу ответственность. Я и сам буду приходить. – А про себя подумал: «Черт побери, похоже на то, что этот желторотик завоевывает симпатии у твоих подчиненных. Надо положить этому конец».
Но вскоре, к глубокому своему огорчению, Демин понял, что это было лишь начало. На следующий день, приближаясь к стоянке, он услышал неровный, но довольно приятный голос, напевавший бессмертную арию:
До войны в родной Касьяновке Демин только по радио слушал оперу, и, когда в летнем училище учился, дальше радио его знакомство с этой областью искусства не простиралось. Он неслышно подошел к длинной скамейке из свежеоструганных досок, на которой сидели все члены его экипажа. Арию пел все тот же Пчелинцев. Увидев Демина, подчиненные дружно вскочили, а он не торопился произнести обычное «Вольно, садитесь». Остановился, свел над переносьем белесые брови:
– Поете, младший сержант?
– Пою, товарищ командир, – беспечно подтвердил Пчелинцев.
– А о том забыли, что земля наша в крови и нам сейчас не до оперных арий. Мне нужен боевой экипаж, способный поражать врага, а не… – запнулся и договорил… – …не Лемешевы из Большого академического.
– Простите, товарищ командир, но эту арию из «Евгения Онегина» Лемешев не поет.
– Я сам знаю, что это из «Евгения Онегина», – взорвался Демин, – и, уж если хотите, продолжу текст этой арии. Только я, разумеется, не обладаю вокальными данными, да и чтец-декламатор ни к черту. Но стихи я прочитаю. – Он поднял вверх подбородок, прицелился глазами в розоватое облако, застывшее на небе, и безошибочно прочел несколько строф. Потом замолчал. Трель жаворонка, скользнувшего над травяным покровом аэродрома, показалась им необыкновенно громкой. Магомедова поднесла к глазам белые, не поддающиеся загару ладони, откинула назад упавшие на глаза пряди волос.
– Дальше, товарищ командир… если помните, прочитайте, пожалуйста, дальше. Как это хорошо. Здесь, у боевого ИЛа… и Пушкин.
Но Демин оборвал декламацию и демонстративно вздохнул.
– А мне кажется, это плохо, товарищ ефрейтор Магомедова. Там, где говорят пушки, музы должны молчать.
– «Когда говорят пушки», – поправил Пчелинцев, но Демин смерил его уничтожающим взглядом.
– Мы не на уроке литературы. Кстати, товарищ младший сержант, вчера у воздушных стрелков полка было занятие по материальной части пулемета БС?
– Было, товарищ командир.
– Тогда идемте на самолет, проверю, так ли вы хорошо знаете оружие, как арию из «Евгения Онегина».
– Пойдемте, – безразлично откликнулся Пчелинцев.
Как ни гонял Демин Пчелинцева по теории воздушной стрельбы, по сборке и разборке пулемета БС, устранению задержек на земле и в воздухе, воздушный стрелок давал такие точные ответы, что придраться ни к чему было нельзя. И все-таки Демин строго сказал:
– Смотрите, младший сержант, чтобы на стоянке был в дальнейшем порядочек. Такой, как и до вас. И главное, чтобы к своим обязанностям посерьезнее относились.
– Вам не нравится мой голос, товарищ лейтенант? – невинно осведомился Пчелинцев. – Клянусь, больше на стоянке вы его не услышите.
– Да я совсем не это имел в виду, – смешался Демин.
Он надеялся, что после разговора с ним воздушный стрелок остепенится, но не тут-то было. Когда на другой день Демин неспешной походкой шествовал к своему самолету с хвостовым номером 13, он был остановлен на полпути, и не кем-нибудь, а самим командиром эскадрильи Степаном Прохоровым.
– Слушай, лейтенант, – окликнул его капитан. – Ты в своем экипаже сегодня был?
– Нет. А что?
– Сходи, сходи, – загадочно улыбнулся Прохоров, – такое увидишь, чего в нашем полку еще никто не видел.
– А что именно? – встревожился Демин, но лицо Прохорова осталось непроницаемым.
Демин поспешил и действительно увидел невероятное.
Магомедова и Рамазанов, сидя на скамейке, отчаянно хлопали в ладоши, а пожилой крупный Заморил и младший сержант Пчелинцев лихо отплясывали «Барыню».
На голове Заморина белел платок, повязанный в виде бабьего чепчика, лоб усеивали капли соленого пота. Повизгивая и приседая, он выбрасывал длинные ноги в тяжелых сапогах, а Пчелинцев лихо ходил вокруг, изображая кавалера.
– Вот это здорово! – ледяным тоном промолвил Демин. – А лучше вы ничего не придумали? Оказывается, кому война, а кому забава одна. Завтра контрольные боевые стрельбы, младший сержант Пчелинцев! А вы, вместо того чтобы к ним готовиться, концерт устроили. Завтра по мишени промажете, а мне за вас красней.
– Утро вечера мудренее, товарищ лейтенант, – миролюбиво проговорил Пчелинцев. – Может, вам и не придется за меня краснеть. – И они пошли на самолет тренироваться.
В тот день подполковника Заворыгина навестил командующий воздушной армией и на самом деле приказал провести полковые учебные стрельбы.